– Хороша, – негромко произносит мелодичный мужской голос. Он звучит так холодно, что мне становится зябко. – Но слишком уж мала. Когда за ней придут, вернешь ее родителям.
По мягкой руке проходит волна дрожи.
– Но господин…
– Ты слышала меня, Малаша? Ребенка надо отдать.
– Но я… Как же…
– Не переживай, – в холодном голосе слышится усмешка. – Скоро она вернется к нам сама…
Я снова тряхнула головой.
– …она и правда умнее Маньки оказалась, – вновь донесся до меня голос бабы Паши. – А уж как людей пугала – страсть. Идет, к примеру, Иван Николаевич от Кабарихи, несет в кармане пол-литру, а Матрена ему говорит: «Вылей, дядь Вань, свое пойло. Ты от него сначала ослепнешь, а потом помрешь». Иван Николаевич, конечно, заругается, но поллитру выльет. Потому что Усовой перечить себе дороже. Ни разу она в таких делах не ошибалась. Или, например, начнет Егоровна жаловаться, что у нее голова болит и давление скачет, а Матрена ей травяной отвар поднесет, какие-то слова над ним пошепчет, и у Егоровны боль, как рукой снимет.
– Разве это плохо? – удивился Матвей. – Девушка вам помогает, а вы ее ругаете. Еще и обзываете по-всякому.
– Так-то Матрена, конечно, молодец. А ругаем мы ее, потому что боимся. Тут уж волей-неволей задумаешься: что будет, если она милость сменит на гнев? Представляешь, Матюша, какую страшную гадость может учинить эта ведьма?
Если б да кабы, да во рту росли грибы…
Я поморщилась и вышла из-за сарая на дорожку.
– Добрый вечер, соседи.
Матвей при виде меня улыбнулся, Прасковья Петровна вздрогнула.
– Здравствуй, Матренушка, – нарочито ласково сказала она. – Куда это ты собралась на ночь глядя?
– В баню. Я сегодня полдня наводила в доме чистоту и теперь грязная, как кикимора.
– Так ведь на дворе вечер, Матрена, – удивилась соседка. – Какая может быть баня? Ты ее до полуночи топить будешь.
Я пожала плечами.
– После полуночи в баню ходить нельзя, – заметила баба Паша. – Обдериха осердится. Полночь – это их с банником время.
– Вы правда считаете, что мне стоит этого бояться? – усмехнулась я.
Соседка бросила на Матвея выразительный взгляд.
– Что ж. Беседуйте, не буду вам мешать, – я улыбнулась и пошла дальше.
– Легкого тебе пара, Матренушка, – едва слышно пробормотала мне вслед Прасковья Петровна.
***
До бани я добралась в сумерках. К этому времени небо окрасилось в синий цвет, все вокруг поблекло и потемнело, зато в лесу во все горло распевали птицы.