Тема целительства, помощи людям проходит через весь роман. Одни только необычные случаи исцеления, ясновидения способны надолго удержать внимание читателя.
Но есть и другие, не менее интересные сюжетные линии. Гражданская война. Белогвардейский офицер оставляет у приютившей его казацкой семьи крохотную дочку. И долгие годы ищет её, а находит… в Сибири, в семье охранника лагеря. Кем ему приходится Стрельцов, Доня узнает слишком поздно.
А почему же роман «истерический»? Так автор характеризует эпоху, в которой жил: и сталинские годы, и в особенности 1990-е, недаром прозванные лихими, которые, как ему кажется, ещё не совсем канули в прошлое.
Особо хочется сказать о языке книги – сочном, образном. Каждый персонаж говорит в привычном ему стиле, в тексте оставлены все особенности их говора. Да и сам Доня, выросший «под забором зоны», мог при случае заговорить на лагерном жаргоне. «По фене ботать – не работать… Где так наловчился, журналист?» – спрашивает его комитетчик-чекист.
Финал книги немного грустный, но… оптимистичный. Выполнено обещание, данное когда-то бабушке: подарить ей шикарные фетровые валенки, о которых она мечтала: «Белоснежные мраморные валеночки установлены на плите, изображающей припечек из кирпичей. Надпись гласит: «Бабушке-сибирячке от внука».
Думается, эта необычная, но, несмотря ни на что, добрая книга будет интересна для любой аудитории.
Нина Коковкина
Я родился под забором. Зоны. Роды принимал заключённый, который тянул срок по «делу врачей». Он будет меня выхаживать после первой ходки на тот свет. А так как «у каждой эпохи свои переполохи», через много-много лет произойдёт невероятная встреча, которая перевернёт всю мою жизнь. А точнее, жизнь героя романа, но так как он на 85–90 процентов основан на реальных событиях, его можно назвать почти автобиографическим.
Тень от забора зоны была у меня вместо часов. Солнышко всходило, острые пики тени по стене сползали вниз, и, когда они достигали краешка коврика, было ясно: пора вставать. Но однажды, проснувшись, не обнаружил на стене нашей хаты привычных солнечно-гулаговских часов.
– Проспал, на урок опоздаю, – с горечью пробурчал я и напустился на маму: – Что, разбудить не могли?
Она молча подтолкнула меня к окну. В его проёме во всю свою небесную мощь без всяких препятствий светило солнышко. Деревянная граница между «нами» и «ними» была разобрана.