И вот топаю по снегу, на голове – шапка-ушанка, за спиной – ранец с учебниками, а впереди, метрах в тридцати, быстрым шагом семенит она. Такая дистанции была оптимальной, так как, не давая даже и намека на мою заинтересованность, тем не менее, позволяла созерцать предмет восхищения и рисовать в сознании все новые и новые заманчивые сюжеты.
Отражаясь от снега, солнце нещадно слепило глаза, отчего в них периодически образовывались мутноватые, туманящие взор сетчатые круги, заставляющие непроизвольно зажмуриваться. Этот процесс происходил на подсознательном уровне, как и моргаем мы обычно, совсем ведь не задумываясь. Но каждый раз, открывая глаза, я, все же, сознательно находил взглядом ее розовый ранец. Она была уже в достаточной близости от противоположного берега, когда, ослепленный в очередной раз, после – я не обнаружил впереди себя фигурки с белой кроличьей шапкой на голове и с ранцем на спине.
Остановившись, стал вертеться во все стороны и даже недоуменно посмотрел позади себя, где она уж никаким образом не могла бы оказаться. Нигде нет. Как сквозь землю провалилась. Наконец, все в тех же тридцати метрах, у самой поверхности удалось различить маленькое личико, обрамленное сливающимся с вездесущим снегом белым головным убором. Провалилась. Но не сквозь землю, а сквозь лед. На какое-то, очевидно, длящееся считанные секунды, время оцепенел от неожиданности и невероятности случившегося. Ведь такое запросто могло бы произойти в какой-нибудь интересной книге или в приключенческом фильме, возможно, даже и в чьей-то реальной жизни, но только не в моей – еще совсем детской.
Вслед за оцепенением, как и следовало ожидать, нагрянул испуг. Ноги ослабли и, провоцируя друг дружку, попеременно предательски подрагивали, горло напрочь закупорил колючий сухой ком, и уж вот-вот должен подойти надежный душевный амортизатор – слеза, как вдруг, словно и не было вовсе никакой дистанции, совершенно четко я разглядел рассекающие стрелами калено-белые глазные яблоки кровавые нитки сосудов и бездонно-черную глубину зрачков. В ее глазах читалось все: удивление и боль, отчаяние и надежда, уверенность и смятение, тревога и мольба. Они безмолвно говорили: «Вот видишь, как получилось? А я ведь совсем этого не хотела. Так неловко кого-то из-за себя беспокоить, но мне нужна твоя помощь. Мне очень сильно нужна твоя помощь. Я не вправе ее от тебя требовать. Но она мне крайне необходима».