Как это часто бывало, стоило Марине объявиться в аудитории, она сразу же собирала вокруг себя толпу гогочущих девчонок, а так как Лыгина была легка на подъем и знала немало хороших мест в Москве, то почти всегда после пар, сохраняя хорошее настроение, они шли где-нибудь посидеть.
– Кать, пойдешь с нами? – подтолкнула ее Наташа.
Молодые люди двадцати лет мало склонны проводить вечера в одиночестве, особенно когда у них есть деньги и время. И даже те из них, кто относит себя к интровертам (часто, конечно, просто отдавая дань моде), на неделе вылезают из раковины, чтобы небольшой компанией в два-три человека посидеть где-нибудь в уголке кафе.
– Пойду.
– И что, даже не спросишь, куда?
– Мне без разницы.
– Затащим ее в гей бар, девочки! – фыркнула Ксюша.
– Чем ты хочешь меня удивишь, когда я на филфаке учусь?
Девчонки рассмеялись. Когда Катя писала, что их поколение родилось злым, она ничуть не преувеличила. К этой злобе – непредумышленной и естественной – все они имели предрасположенность и потому всегда угадывали злой умысел там, где была неудачная шутка и отрешенный взгляд. Они напитывали мир вокруг себя серостью безразличия, слишком строгого для любви и слишком мягкого для ненависти. Впрочем, не столько они были злы, сколько потрясающе циничны, и в чем была тому причина – мнимая безопасность, оградившая их от войн, но не оградившая от самих себя, или же несчастливое детство – кто разберет?
Они договорились встретиться в кафе. Наташа пообещала захватить их с Мариной в районе Вернандки около шести вечера. Разумеется, на четвертую пару никто не пошел. Немало девушек (да и мужчин тоже) имеют талант собираться по несколько часов, и так и этак рассматривая лицо на предмет такого несовершенства, которое нельзя было признать приятной отличительной чертой и приходилось замазывать. Порой эта экзекуция продолжалась до того самого момента, пока вместе с несовершенствами под грим не уходили все черты лица. Такие девушки, тая в себе боязнь показаться хуже других, испытывают жесточайшую необходимость показать себя с той стороны, которая бы без сомнений дала всем понять, что стремная подруга в этой паре не она. Катя, чьим базовым макияжем к двадцати годам была выигрышная комбинация генов, в этом соревновании не участвовала и осталась сидеть на лекции вместе с теми, кто приглашен не был. В общем-то, она и сама не сильно жаждала провести вечер в компании однокурсниц, имена которых знала только потому, что когда-то была старостой. То занятие ей быстро наскучило, и Катя сложила обязанности. Она была скорее социопатом, чем активисткой.