– Миссис Хендерсон, я понимаю, что это очень тяжело принять, но… – Он на мгновение замолчал, словно подбирая слова, которые могли бы хоть как-то смягчить этот удар. – … к сожалению, дальнейшие исследования подтвердили худшие опасения. Это редкое, быстро прогрессирующее заболевание… и на данный момент, мы не можем предложить вам лечение.
Эмили слушала, словно завороженная, его слова, как приговор, но ее разум отказывался принимать их. Это было похоже на дурной сон, из которого она не могла проснуться.
– Но… как же так? Я чувствовала себя хорошо, ну, почти хорошо… – Она начала говорить тише, с отчаянием в голосе, цепляясь за каждую свою мысль, надеясь, что это все ошибка. – Была только эта усталость, и иногда немного голова кружилась… разве это все может привести к этому?
Доктор Грин грустно покачал головой, его взгляд был полон сочувствия, но в то же время в нем читалась обреченность.
– К сожалению, миссис Хендерсон, симптомы вашего заболевания могут быть неявными на ранних стадиях, и прогрессируют очень быстро. Мы можем предложить вам поддерживающую терапию, которая поможет вам облегчить ваши страдания, уменьшить боль, и… – Он снова замолчал, словно не находя нужных слов, а потом закончил, едва слышно, —…сделать оставшееся время максимально комфортным.
Эмили смотрела на доктора, и в ее голове крутились вопросы, словно рой пчел, не давая сосредоточиться. Сколько времени? Как он сказал – несколько месяцев? Год? Это было невозможно. Она не могла умереть. Она еще не прожила свою жизнь. Она хотела столько всего сделать, увидеть, испытать.
– Но… мои планы? Моя работа? – В ее голосе прозвучала почти детская наивность, словно она не могла осознать, что все это вдруг перестало иметь значение.
– Миссис Хендерсон, – доктор Грин немного наклонился вперед, его голос стал более мягким, – сейчас главное – это ваше самочувствие. Вам необходимо будет отказаться от стрессовых ситуаций, насколько это возможно. Мы поможем вам с вашим состоянием, но… – Он замялся, подбирая слова. —…вы должны позаботиться о своем душевном равновесии.
Он говорил о ней, словно она была героиней пьесы, разыгрываемой на сцене, а не реальным человеком, сидящим перед ним и чувствующим, как почва уходит из-под ног. Она чувствовала себя маленькой и беспомощной, словно кукла, которую выбросили на свалку.