Теперь, оглядываясь назад, я отчасти понимаю отца.
Не в том, что он бросил матушку и женился второй раз. Вовсе нет. Тут ему оправданий быть не может.
А вот в своем поспешном замужестве я его винить перестала.
Почти.
Одинокая девица из глухой провинции, без денег, со слабым даром – ведь некромантию мне тогда еще не разблокировали толком, а целительства во мне пшик, на какое будущее я могла бы рассчитывать? Тем более на материке, где ни знакомых, ни друзей.
Эйрик оказался идеальной партией.
Добрый, отзывчивый, покладистый. Настоящий целитель. Несмотря на то что выдали меня за него практически силой, возненавидеть супруга я так и не смогла.
Мы стали лучшими друзьями.
Он прикрывал меня перед обществом, защищал от ядовитых нападок кумушек, нанял учителя по этикету, предоставил свободный доступ в библиотеку и больницу, где вел прием. Я помогала ему вести записи о пациентах, а когда начались прорывы – о пострадавших и раненых. Эйрик уважал меня, доверял моим суждениям, позволил закончить курсы экстренной помощи – неслыханная по тем временам вольность для замужней йорры.
А после не вернулся из боя.
Мне даже не позволили его толком оплакать. То, что осталось от веселого, жизнерадостного молодого мужчины, хоронили в закрытом гробу.
– Нам пора, танари. Берег уже близко, – вырвал меня из задумчивости голос Камалы.
– Ты права. Пойдем. И зови меня йоруна.
– Звучит как-то неприятно, – поморщилась горничная.
– Это с непривычки. Через недельку перестанешь путаться, – утешила я.
Сама я перестала путаться лишь после замужества. Все потому, что мачеха очень уж бесилась, когда я называла ее «танна Лайса».
Маленькие невинные удовольствия, в которых так трудно себе отказать.
Два часа спустя я степенно покинула корабль.
Лично капитан изволил проводить внучку таммавата до сходней и пожелал мне удачи в начинаниях. Видимо, на зажиточных островитян его неприязнь и презрение не распространялись.
Контраст с моим предыдущим приездом – из той, прошлой жизни – приятно поражал.
Тогда по трапу спустилась испуганная сирота. И отношение окружающих к ней было соответствующее. На лицах я видела в основном жалость и сочувствие.
Сейчас же в глазах дам мелькала зависть, а в мужских – намек на интерес. Что-то вроде «когда эта малышка расцветет, на аромат слетится множество пчел».