Встав с пола, я попыталась успокоить маму, но пожалела об этом. Опять скакалка. Только уже куда придётся, не только по заднице. Не выдержав, я заревела, за что стала получать сильнее.
– Мне тут надо плакать, а не тебе! – заорала мать. – Заткни пасть, а то соседи услышат!
Можно подумать, что твой ор они не слышат. Почему она думает о том, что подумают соседи, услышав мои слёзы, но не думает о том, что они думают про её крики?
– Хватит! – кричала я. – Мне больно!
– Больно ей, посмотрите! – сказала она и схватила меня за волосы. – Хватит придуриваться, не так и больно! Мне больнее!
– Я от тебя уйду как папа! – крикнула я в сердцах.
– Ну и проваливай! – сказала она, будто испытывая облегчение. – Без тебя наконец заживу!
Она вышвырнула меня на бетонную лестничную клетку в одной ночной сорочке и закрыла дверь квартиры. Я подскочила, начала молотить по двери и просится обратно. Я извинялась, умоляла меня пустить, но изнутри квартиры раздавались только её рыдания, которые быстро сменились храпом.
Ей я тоже не нужна – также легко поняла я. До утра домой она меня не пустит. Только когда протрезвеет вспомнит о родительских обязанностях. На улице очень холодно – середина января. Ночью до минус сорока бывает. Из-за чего в подъезде тоже холодно, несмотря на батареи. Всё-таки окна старые, заледеневшие, даже изнутри от них тянутся сосульки.
Я сползла по двери, не в силах больше плакать. Кажется, я охрипла. И сильно замёрзла – пальцы на ногах уже не чувствую. Собрав последние силы, дрожа и спотыкаясь, я дошла до ближайшей едва тёплой батареи отопления и села рядом, подобрав ноги. Я прижималась к грязной тёплой железке, пытаясь согреться, но тепла не хватало. Опять слёзы полились. Они склеивали ресницы, замерзая маленькими льдинками.
– Сп-п-пи, моя-а р-радость, у-усн-ни – дрожащими губами пропела я. Эта мелодия меня успокаивала. Сейчас нужно успокоиться и заснуть. Лишь бы скорее наступило утро. – В д-доме погасли огни….
Безуспешно пропев колыбельную несколько раз, я услышала, как открылась дверь наших соседей. Повернуться не было никаких сил. Тело будто окаменело, стало неподъёмным.
– Встанэ, идиотка, – приказал мне знакомый басистый голос с акцентом.
Я попыталась встать, но, правда, не могла. Меня грубо подняли за локоть и укрыли чем-то тёплым и колючим – кажется, шерстяным пледом.