Сегодня, завтра, в следующем году – не важно.
Но лучше все-таки сегодня.
Была у меня раньше подруга. Михаль. Озорная девица с большущими темными глазами. Как у совы.
Все таборяне, как мальчики, так и девочки, растут вместе. Вот и мы с Михаль росли вместе: в одно время учились объезжать зобров, выделывать шкуры и охотиться в лесах Глушоты. Мы стали близки. Ближе, чем с другими таборянами.
Чем с отцом – подавно.
Быть может, это и злило его? Или его ненависть ко мне не имеет под собой почвы? Я не знаю.
Но когда мы с Михаль решили стать еще ближе… Ближе, чем просто друзья… Отец нам не дал.
Я помню, как он привел меня на нижние палубы, в зобровый хлев. Специально выбрал момент, когда животные паслись за Гуляй-градом. В хлеву было грязно – до рези в носу воняло силосом и навозом. Тростник на полу был нечищеный – настолько, что лип к сапогам.
– Зачем мы здесь, барон? – спросил тогда я. В каком-то стойле мычал напуганный зобренок.
– Не догадываешься, значит, хорек? – Отец улыбнулся так паскудно, как умеет только он.
Он провел меня в стойло, откуда раздавалось мычание. Театральным жестом отомкнул дверцу…
Меня затошнило.
В куче душного сена копалось огромное нечто. Розовое, мохнатое, оно пыхтело и будто жаждало зарыться в несвежий стог, разбрасывая в стороны какие-то рваные тряпки. Тогда отец подбавил в фонаре огня – и я оцепенел.
На сене блестело заплаканное лицо Михаль. С заткнутым тряпкой ртом, с кожей белее молока.
Она лежала мертвецом, боясь пошевелиться, но взгляд ее был прикован ко мне. В совиных глазах не мелькнуло ни мольбы о помощи, ни какого-то подсознательного стыда. Осталась лишь ошеломляющая пустота.
– Так-то, паря! – закряхтело большое мохнатое нечто. – Посмотри, как трахаются таборяне!
И это был Цирон. Потный, волосатый с ног до головы подонок, который выбрал в жены Михаль.
Отец тогда сказал, что это урок. Что привязанность к женщине – слабость. Но я…
– Хорек! – Крик асавула выдернул меня из омута воспоминаний. – Гляди по сторонам!
Обломанный сук чиркнул по куртке, и пришлось пригнуться. Перейдя на рысь, ватага асавула вошла под полог леса. Под копытами хрустели сосновые ветви, замшелые камни разлетались в стороны. Зобры фыркали, но упрямо перли через сосняк, взбираясь по песчаной насыпи.
– Гото-о-овсь! – протяжно заорал Нир.