Макс отодвинул чашку и блюдце в разные стороны и сложил руки на груди, откинувшись на стул:
– Вы слышали что-нибудь об изобретении Владимира Векслера под названием «Синхрофазотрон»?
– При чем здесь это? Помню, было такое устройство… Что-то из физики и техники.
– Да-да. Его первичную технологию выкрал настоящий глава «Общества Ноя» Лев Секунда. Странный псевдоним. Вместе со своими разработчиками он сумел переработать имеющийся механизм и разделить элементарные частицы на еще более мелкие.
– Это невозможно…
– О, Адам, оказалось возможным. В их планах раздробить на такие супермелкие частицы ваше тело. Потом часть из них отправить на изучение феномена самовоспроизведения, другую – на склад биоматериалов для возможности последующим поколениям вести свою научную деятельность, а третью… Вы уже догадались?
Нет, я ничего не понимал и ждал завершения.
– А третью, – продолжил Макс, – на создание ваших клонов.
Повисла тишина. Мои реакции застыли, я перестал дышать. Молниеносная мысль пронзила голову:
– Но чем это плохо для меня? Их страшный аппарат разорвет меня, и все прекратится, моя жизнь будет закончена.
– Тут есть подвох…
– Какой? Мне будет очень больно? Ерунда.
Макс Ковальски улыбнулся:
– Я так и понял, что вас не напугать, это прекрасно! Подвох в том, что никто в этом мире не знает, что случается с сознанием при трансформации тела, при коме, при смерти. Возможно, вы будете продолжать жить, а ваши клоны станут чем-то типа единой системы организмов, как, например, грибы. Или это будет несколько бессмертных Адамов и ваше сознание окажется в одном из них. Теорий множество. Ни одна не доказана. Ваше бессмертие в варианте «Общества Ноя» не гарантировано.
– Но и у вас тоже! – воскликнул я.
– Резонно. Только здесь мы не собираемся рвать ни вас, ни ваше сознание. Ну и чем черт не шутит! Вдруг в идеальном обществе, созданном нами вместе, вам понравится. В моей теории есть не только возможность умереть, но и жить счастливо. Адам, согласитесь, перспектива очень даже радостная. При любом исходе.
Такого я точно не ожидал. Жить дальше? Счастливо? Как это? Новая неизвестность для меня заиграла яркими красками. Я даже чуть не позволил себе зареветь впервые после смерти Анны. Почти двенадцать лет с сухими глазами.
Возбуждение стало подниматься из живота к горлу, и я выпалил: