Когда голова упала к его ногам, Эметерио Падрон лишь хрипло произнес:
– Двое.
Третий умер от истощения, устремив взгляд на мириады звезд холодной ночи Сахары, а четвертого ужалила рогатая гадюка. Он остался лежать посреди каменистой равнины, с опухшей ногой, ожидая своей кончины в ужасных муках, даже без утешения нескольких глотков воды, чтобы утолить невыносимую жажду.
Туареги считали, что вода – слишком драгоценное благо в столь удаленных от источников местах, чтобы тратить ее на тех, кто все равно не доживет до утра.
Следующей жертвой стала девочка, младшая дочь «Владыки Народа Копья». Он приказал похоронить ее под грудой камней, чтобы шакалы и гиены не добрались до ее худого тельца.
Он присутствовал на похоронах с тем же невозмутимым видом, с каким он, казалось, принимал все жизненные испытания. Туберкулез, унёсший жизнь маленькой девочки, он воспринимал как одно из тех неизбежных бедствий, с которыми его народ сталкивался ежедневно.
Единственное, что могло бы спасти девочку от страшной болезни, – жир из горба верблюда. Но отец знал, что не может ставить под угрозу выживание остальной семьи, жертвуя ценное животное каждые четыре дня ради попытки вылечить самого слабого и беззащитного члена семьи.
Если воля Аллаха состояла в том, чтобы она умерла, ничего больше нельзя было сделать.
После каменистой равнины открылся «песчаный океан» с дюнами, которые были такими высокими, что больше напоминали окаменевшие горы. Затем их путь пролегал через скалистый массив, где они следовали следами древних караванов, пока снова не оказались перед бескрайней равниной.
Устав от лишений, кухонный мальчишка решил положить конец своим страданиям, вскрыв вены о собственные цепи.
– Пятеро.
Когда они отходили от тела, над которым уже начали кружить стервятники, остальные отворачивались, не с грустью, а почти с завистью. Хотя они знали, что останки погибшего в итоге станут пищей для хищников, даже такая участь казалась им предпочтительнее мучительного пути в абсолютное одиночество.
Силы оставляли их. Дневная жара и ночной холод не оставляли им шансов на спасение. Каждый шаг вперед становился все тяжелее, но остановка означала бы неизбежную смерть.
Туареги, их безжалостные преследователи, с тем же невозмутимым видом продолжали вести группу вперед. Их взгляды оставались равнодушными, а решения – безжалостными.