Филипп даже представил, что на этом месте может искажаться не только время, но и пространство (такой паранормальный случай на мосту он уже видел где-то в кино). Ему стало интересно: куда именно – из бесконечного количества вариантов – его могло бы занести, в какое столетие какой эры, и в какой именно уголок планеты поместить. А если есть кто-то определённый, кто саморучно подбирает для него это приключение, то чем этот конструктор или Бог руководствуется? Сам Филипп не любил фантазировать впустую, даже в этом ему хотелось видеть практическую пользу: что-то вроде перемещения во времени для обмена валюты по максимально выгодному курсу или предотвращения каких-либо катастроф, личностных или локальных. Но сейчас он подумал, а что если его вернут во дни его ранней юности, когда ему ещё 15 лет, и он с девушкой, в которую влюблён первой любовью, окрыляющей и делающей уязвимым, лежит на склоне огромного стога сена, чувствуя, как нарастает тревога из-за безумно растянувшейся паузы в разговоре? Они лежат на теневой стороне, и холодное осеннее солнце подсвечивает над их головами макушку стога, создавая своими лучами ореол вокруг них. Краем глаза он видит её ноги в тёмных джинсах: согнутое правое колено наклонено в его сторону и чуть не касается его самого, а кисть её правой руки теребит пальцами сухой колосок. Но повернуться к ней лицом и посмотреть ей в глаза – в её самые красивые глаза на свете – и сказать ей что-то важное и ценное ему не хватает уверенности и умения подобрать сами слова. И они лежат так ещё долго – обычные друзья, которые давно уже не обычные, но слишком юные, чтобы смело признаться в этом друг другу.