Самые заметные перемены, последовавшие после объявления войны, произошли в отношениях между людьми. Опустившийся занавес цензуры отсек связь с теми, кто находился за границей: телефонные контакты прервались мгновенно, письма, над которыми поработали цензоры, часто выглядели совершенно бессмысленными. В близком круге друзей также возникало скрытое недоверие и настороженность к любому, в ком была хоть капля «иностранной» крови. «Ты не чистокровный британец, я не знаю, каковы твои истинные чувства и кому ты симпатизируешь на самом деле, поэтому мне следует быть осмотрительным» – таков был основной ход мысли. Особенно ярко это проявлялось среди тех, кто работал в государственных ведомствах, и эти же люди вскоре оказались во главе различных комитетов и комиссий. Таким образом, множество иностранцев, всю жизнь проживших в Британии, вдруг почувствовали себя чужаками, столкнувшись с подозрительностью даже со стороны тех, кто знал их многие годы.
Кое-кто из моих знакомых не сумел найти в себе достаточно сил, чтобы выдержать натиск войны, и незаметно покинул страну. Они уезжали тихо, не попрощавшись, и лишь впоследствии писали, что находятся в Америке или Канаде – в зависимости от обстоятельств. Их поступок лишний раз доказывал, что нам не дано знать другого до конца, даже если это наш самый близкий друг. Мы можем думать и предполагать одно, а чрезвычайная ситуация покажет совершенно обратное. Немцы, австрийцы, чехи – все они работали вместе с нами, все хотели внести свой вклад в общее дело. Однажды я познакомилась с очаровательной женщиной, голландкой по национальности, вдовой титулованного немецкого ученого, беженца из Германии. Я ходила обедать в прекрасную служебную столовую, которая находилась в городской ратуше Челси. Дженни – так она обычно представлялась, поскольку ее голландское имя было труднопроизносимым, – работала там официанткой. Однажды Дженни поделилась со мной своими переживаниями: горе, вызванное недавней потерей мужа, усугубилось чувством отверженности, которое возникло у нее из-за воинственного настроя британцев. Поскольку я некоторое время жила в Нидерландах и свободно говорила по-голландски, мы подружились. Пока муж Дженни был жив, они много путешествовали, хотя из-за его еврейского происхождения отношение к нему на родине было не самым доброжелательным. Хорошо образованная и начитанная Дженни, несмотря на переживания, оставалась на удивление спокойной и уравновешенной, в отличие от Рут, которая буквально сходила с ума от одного упоминания о нацистах.