– Ну, можно и сейчас. Как я понял, предмет твоей страсти сейчас в Праге. И семинар, на который ты сюда приехала, – просто предлог, чтобы вырваться из дома.
– Правильно понял. Но знакомить я вас не буду. Надеюсь, что мое увлечение скоро пройдет.
Брат покачал головой.
– Какие меры профилактики приняты?
– Муж уверен, что я по делам. Маменька хоть и подозревала неладное, но выяснять ничего не стала.
– Уверена, что ввела в заблуждение все семейство?
– Точно сказать не могу, но надеюсь, что так.
– А как же дети?
– Живы, здоровы, растут. На них мои приключения не отражаются, я за этим строго слежу.
– Хочешь сказать, что и раньше пошаливала на стороне?
– Как любая порядочная женщина. Только пошаливала.
Брат усмехнулся.
– Ты знаешь, я бы не хотел ничего менять в составе наших родственников. Каждый член нашей семьи мне очень нравится.
– Я постараюсь сохранить весь состав.
– А если Данил захочет приехать? Я не смогу отказать твоему мужу в гостеприимстве! Никаких оснований!
– Ну ты же юрист. Придумаешь что‑нибудь.
– Сумасшедшая! Ладно, может, он и не захочет.
Андрей поднялся, оставил деньги на блюдце под салфеткой, и мы направились к выходу.
– Пойдем, я покажу тебе Пьяный домик.
– Я сама сейчас как Пьяный домик. Можешь показать ему меня.
Домой к Андрею мы вернулись рано, еще не было и девяти. Это по пражскому времени. У меня дома в это время было уже два часа ночи. С трудом заставив себя принять душ, я моментально отключилась.
7
12 октября 1127 г. Аббатство Клерво. Франция.
В небольшой светлой комнате, где деревянные перекрытия потолка еще хранили запах свежей древесной смолы, ученик осторожно разворачивал старый свиток. Стоявший поблизости Равви прикрикнул на него:
– Не торопись! Разворачивай бережно! Смотри, чтобы чернила не обсыпались всякий раз, когда садишься за работу. Здесь важна каждая черточка.
Расшифровка старых рукописей длилась уже больше года. С тех пор, как со Святой земли начали поступать первые свитки, ученые евреи не знали отдыха. Почти каждый день в большом зале, специально отведенном для научных бесед, собирались книжники, и временами их научная беседа напоминала скорее перебранку на базаре, чем ученый спор достойных мужей. Бернар, зная их неистощимую способность горячо отстаивать свою точку зрения, сам не принимал участия в философских дискуссиях, всякий раз грозивших перейти в потасовку. Однако ему регулярно докладывали о том, как продвигается дело.