«Из чего они его делают? Ячмень или жёлуди? Дрянь редкостная. По-моему, имя этому кофе – «Бич Божий». Х-м-м, Атилла всё-таки был немцем», ‑ улыбнулся своему предположению Андрей. Но тут же всплыл образ наивной Мари, делавшая глобальные выводы из бытовых мелочей. Думать о ней не хотелось – переключился снова на прохожих за окном. Люди шли по мостовой, чавкая сапогами и ботинками по грязной жиже, расплывшейся по всей улице. Ему казалось, что он даже слышит эти хлюпающие звуки. На лицах бюргеров застыла озабоченность непреходящей послевоенной разрухой.
Из студенческой бытности Андрею пришли на память слова «западника» Александра Тургенева из книги Петра Вяземского «Старая записная книжка», адресованные царскому пропагандисту Пушкину: «А знаешь ли что, голубчик, съезди ты хоть в Любек». Мужчина взял с тарелки брецель ‑ сейчас Любек не назовёшь воротами в Европу.
«Пушкин, Пушкин…» ‑ многогранник в его голове как-то зло сверкнул, Андрей поморщился, пытаясь заесть вкус кофе солёным кренделем – не получалось. Задумчиво постучал пальцем по столу, в памяти почему-то всплыла Петропавловская крепость, эшафот около Иоановского равелина, страшные рассказы о казематах, где томились вольнодумцы всех мастей. Зябко поёжился, передёрнув плечами: «Странные мысли внушает эта земля…»
Прошёл ещё час, и поезд уносил его в Гамбург. Час полудрёмы на диване в полупустом вагоне, и путешественник прибыл в бывший имперский вольный порт. Вокзал города в стиле нео-ренессанса смотрел на него сверху вниз ‑ две грандиозные башни а-ля Италия высились по бокам здания, придавая ему вид суровой крепости. «Наверно, где-нибудь в Эмилии-Романьи ты ожидаешь столкнуться внутри таких башен с непостижимой загадкой, в немецкой копии – с мрачной скукой», ‑ Андрей поспешил вернуться назад, чтобы скрыться в вокзальном буфете-ресторане и скоротать время за стаканчиком бренди в ожидании своего берлинского поезда.
Лертский вокзал встретил его уже французским нео-ренессансом. «Похоже на тяжеловесного слона с разъехавшимися ногами», ‑ хмыкнул путешественник, взглянув со стороны Шпреи на коробку с колоннадой. Поймав такси, он отправился искать гостиницу, положившись на рекомендации водителя.
Перед тем, как покинуть столичный муравейник рухнувшей империи, Андрей отправился в «русский Берлин». Несколько кварталов в западной части города, в районе Шарлоттенбурга, наверное, должны были напомнить ему Россию: русские ресторанчики и кафе, магазинчики с вывесками на кириллице, городские гимназии и литературные салоны, кругом шумела русская речь. Однако всё это только вызывало чувство отторжения. Ему этот изолированный островок русскости казался лубочными декорациями театра абсурда. Несбыточные надежды на скорое возвращение хоронила почти десятилетняя история большевистского режима, выстоявшего даже в условиях гражданской войны. Но здесь всё ещё царило вокзальное оживление временно остановившихся масс людей, пытающихся попутно внедрить на чужой земле свои правила. Внутренняя лихорадка беженцев заливала всю округу.