– Мамочка, я сбегаю за кем-нибудь, чтобы нам помогли. Ты…
– Останусь с папой.
– Хорошо.
Мне так не хотелось уходить от мамы, будто она может раствориться на холодном, пронизывающем ветру, и я со всех ног бросилась к ДК. Перед главным входом никого не оказалось, видимо все спрятались от непогоды внутри. Я вбежала по скользким ступеням и распахнула тяжелые двери. Огромный, отделанный серыми мраморными плитами холл оказался пустым. Никого, кроме бабушки и тети.
– Лина! – воскликнула тетя Мила и поспешила ко мне. – Приехали?
– Да, но нам нужна помощь. Мужская сила… Никого еще нет?
– Нет. Пока никто не приехал.
«Еще рано. Просто еще рано», – успокаивала себя я, пока возвращалась к маме с местным дворником, согласившимся за небольшую плату помочь. Вместе с водителем они переставили гроб на специальные носилки и покатили к ДК.
В главном зале, где до сих пор проходят все значимые события Романовца, стояла большая папина фотография. В воздухе разливался нежный аромат роз, любимых папиных цветов, играла негромкая музыка «Битлз» с его диска. Гроб установили в самом центре зала перед сценой, а рядом поставили стулья для мамы, тети и бабушки. Я должна была встречать гостей…
Договариваясь об аренде ДК, я переживала, что помещение на сто пятьдесят мест не вместит всех желающих проститься с папой, но вот большие настенные часы пробили полдень, а зал оставался пустым. «Опаздывают», – говорила себе я, дрожа от холода в дверях, «опаздывают», – спустя еще десять минут пыталась себя обмануть.
– Эвелина Анатольевна, – обратился ко мне Александр, который все это время сидел на последнем ряду, ожидая окончания церемонии, – может быть, поедем? Какой смысл во всем этом?
Он безусловно был прав, и я могла бы его понять чисто по-человечески: глупо так тратить субботу. Но его слова задели меня за живое, и я неожиданно резко ответила:
– Вам платят не за то, чтобы нас торопить! Я сама скажу, когда мы поедем. И смысл во всем это есть!
– Извините… – смутившись от собственной бестактности, которую только сейчас осознал, водитель сел обратно на свое место.
Я окинула взглядом пустые кресла, длинный проход с потертым ковролином и задержала взгляд на вазоне с букетом из ста белых роз. Подойдя к цветам, я достала их из воды и направилась к папе. Шипы кололи ладони, но эта боль казалась сейчас приятной, мне хотелось, чтобы мои руки кровоточили, как кровоточит душа… Аккуратно уложив розы в гроб, я набралась смелости взглянуть в папино лицо, зная, что это будет самый последний раз, когда я его увижу.