Когда я приехала в лавку, меня уже во всю поджидал встревоженный дедушка. Он отвёл меня в дальнюю комнату, находящуюся за занавеской, в эдакое служебное помещение, куда вход обычным покупателям был строго-настрого запрещён. Усадив в одно из мягких кресел, налил мне чай, а сам пошёл закрывать лавку. Пока он это делал, я пила ароматный чай маленькими глоточками и рассматривала комнату, в которой находилась. Конечно, я здесь бывала множество раз, но всё же каждый раз был для меня особенным. Я любила сидеть в старом потертом кресле, поджав под себя ноги, рассматривать картины на стенах и необычные вещи на полках, ощущать запах старых книг. Я любила просто находиться здесь.
Эта комната была не только комнатой отдыха, но и кладовой для всяких разных вещиц, которым дедушка пока не нашёл применения. Здесь была старая печатная машинка, коллекция музыкальных пластинок, различные фарфоровые и бронзовые статуэтки и даже коллекция марок в потрепанном от старости альбоме. Но больше всего меня поражала статуя медного всадника, стоящая на комоде. Сколько себя помню, эта статуя всегда стояла здесь и дико меня манила. Она просто притягивала к себе мой взор и так и просила: прикоснись ко мне! Но делать я этого почему-то не решалась.
Сама не знаю почему, возможно, она для меня представляла особую ценность, да и дедушка с неё пылинки сдувал. Я много раз задавала ему вопрос, откуда она взялась, просила поведать её историю, но он тактично отмалчивался и не поддавался ни на какие мои уговоры. Лишь один раз он промолвил что-то вроде: придёт время, и ты всё узнаешь. Но что это могло значить? Может, дедушка и сам не знал о медном всаднике, поэтому и не говорил?
Не прошло и пяти минут, как дед вошёл в комнату, сел напротив меня и только тогда заговорил:
– Ну, рассказывай, что у тебя произошло! – В его голосе не было слышно привычного для него веселья; он был серьёзен как никогда.
Я глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, и вкратце поведала дедушке, что со мной произошло. Дед слушал молча, не перебивая; только морщинка между бровями выдавала крайнюю степень его задумчивости. После того как я закончила, он серьезно спросил:
– Это было твое первое перемещение?
Я кивнула, а потом жалобным голосом спросила:
– Я сошла с ума?
Дед грустно усмехнулся и сказал: