4 августа
Красноармеец М. П. Ермолов писал домой с Северо-Кавказского фронта: «Дорогая Надя и детки. Сообщаю, что я жив и здоров… С переходом немцев в наступление на нашем Лисичанском направлении (8 июля. – Ред.) мы не имеем покоя ни днем ни ночью… В ночь на 17-е оставили красавец Ворошиловград (Луганск. – Ред.), весь почти пылающий в огне. Дальше мы начали выходить из окружения, образовавшегося в форме бутылки, горлышко которого выходило к Ростову. При выходе из этой «бутылки» мы очень много потеряли от действия немецкой авиации, которая немилосердно бомбила нас на протяжении около 50 километров… 28 июля мы пошли обратно на Ростов, но противник действиями своей многочисленной авиации встретил нас и разбил вдребезги, откуда мы бежали в беспорядке на восток… То, что пришлось пережить за это время, описать никак нельзя. Если буду жив, приеду – расскажу. В батальонах потери исключительно велики… Да, эта война – один ужас, сплошной ад, страшнее нет и быть не может. Исключительно наши неудачи объяснить можно тем, что у нас на передовых позициях мы не видим ни одного нашего самолета, ни одного нашего танка, а у немцев самолетов – как рой пчел, танков не сосчитать. Разве можно устоять перед такой грозной техникой врага? Единственное, что у нас есть, – это артиллерия, которая мало-мальски задерживает продвижение врага, но одной артиллерии и людей, вооруженных винтовками, далеко не достаточно для борьбы с противником, вооруженным такой мощной техникой, потому он прет и прет. Командование наше стоит не на должной высоте, оно первое бросается в панику, оставляя бойцов на произвол судьбы… Сегодня я просматривал свое белье и обнаружил около 50 вшей, в том числе 20 – наикрупнейшего размера. Все это результат пота, отсутствия мыла, грязи, отсутствия бани и самое главное – не разрешается купаться. Здесь стоит ужасная жара… Господи, когда же все это закончится? Неужели нам не придется свидеться?» Ермолов был обвинен по статье 58, пункт 10 («пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений») и расстрелян в январе 1943 года. Вещественными доказательствами его «преступлений» послужили письма к родным, перехваченные Смерш.
5 августа