Деревни, через которое ты проезжаешь или которые оказываются рядом – это Портичи, прославленные оперой господина Обера, Резина, Торре дель Греко, Торре-Аннунциата; ты замечаешь их дома, украшенные аркадами, с крышами, на которых расположились террасы и которые, несмотря на яркое солнце и молочный цвет местного известняка, имеют нечто плутониевое и железистое, как в Манчестере и Бирмингеме; пыль в этих местах чёрная, неосязаемая копоть цепляется здесь ко всему; чувствуешь, что громадная кузница Везувия дымит и тяжело дышит в двух шагах отсюда.
Трое друзей вышли на станции «Помпеи», посмеиваясь между собой над смешением античности и современности, которое естественным образом предстаёт уму от соединения слов: Станция и Помпеи. Греко-римский город и железнодорожные пути!
Они перешли поле, засаженное хлопчатником, над которым порхали белые хлопья; оно отделяло железную дорогу от местонахождения раскопанного города, и взяли гида в остерии, построенной за стенами античных укреплений, или, говоря точнее, это гид их взял. Бедствие, от которого нелегко откреститься в Италии.
Стоял один из тех прекрасных дней, столь нередких в Неаполе, когда от сияния солнца и прозрачности воздуха, предметы обретают цвета, кажущиеся фантастическими на севере и скорее относящиеся к миру грёз, чем к реальности. Кто угодно, увидевший один только раз этот золотой и лазурный, унесёт в глубине своего подсознания неизлечимую ностальгию.
Воскресший город, встряхнув уголок своего пепельного савана, возникал тысячью деталей в ослепительном свете дня. Везувий выделялся глубиной своей воронки, изборождённой голубыми, розовыми, фиолетовыми, позолоченными солнцем полосками. Лёгкий туман, едва уловимый при свете, накрывал капюшоном срезанную макушку горы; с первого взгляда его можно было принять за одно из тех облаков, которые и в самую ясную погоду обволакивают склоны вершин. Присмотревшись поближе, можно было увидеть тоненькую сетку белой дымки, спускающуюся сверху вниз пузырьками запеканки и объединяющуюся ниже в лёгкий туман. Вулкан, в этот день, был в добрейшем расположении духа, он спокойно покуривал свою трубку, и если бы не Помпеи, погребённые у его ног, можно было бы счесть, что характером он не более лют, чем Монмартр; с другой стороны, красовались холмы, волнообразных и сладострастных, как бёдра женщины, очертаний, остановив линию горизонта; ещё дальше, море, доставлявшее некогда боевые античные корабли к крепостным стенам города, тянулось спокойной лазурной полоской.