Пролежала я, наверное, около часа в луже рвоты, слез и немного крови. Скорее всего вырубилась. Кое-как поднялась. Боль слегка отступила, до такой степени, что я смогла умыть лицо, снять одежду, закинув в корзину для белья, выпить наконец-то сразу несколько таблеток обезболивающего и лечь в постель. Громко застонав, я обхватила живот руками. Меня всю трясло, я молила часы идти быстрее, чтобы лекарство подействовало как можно скорее.
Вызывать врача бесполезно. Он ничего не сделает, я уже пробовала пару лет назад. От хронического заболевания нет лекарства. Мне нужно регулярное и правильное питание, но в моих условиях выживания это просто невозможно. Болезнь Крона мучает меня всю жизнь. А питаюсь я в столовой университета тем, что дадут, в том числе продуктами, которые мне нельзя. И тогда встает выбор: либо я умру от голода, либо буду страдать от болей в животе. Обе перспективы не очень, но вторая хотя бы позволяет жить. Так что мне остается молча пить обезболивающие и молиться.
Боль вроде поутихла. Я не сделала домашнее задание, но встать с постели физически не получится. Перевернулась на другой бок, мое горло издало отчаянный хрип. После того, как какое-то время провалялась на полу в ванной, я не сделала ни глотка воды. Проклиная все человеческое существование, я сползла с кровати на пол и на четвереньках поползла на кухню. Негнущимися руками включила кран, сложила ладошки лодочкой и сделала глоток ледяной воды. Она тут же разлилась во все уголки тела, будто снова заставляя функционировать органы, забывшие, что и как надо делать. На секунду даже показалось, что от блаженства я снова увалюсь в обморок, а электрический разряд в одно мгновение вернул меня к жизни. Таким же способом я вернулась обратно.
Так и проходит моя жизнь. Ничего хорошего в ней нет, как и намека на то, что это поменяется. Я обессиленно приземлились в постель и чертыхнулась. На кусочке подушки зияло алое пятно, подозреваю, из моего рта. Я и не заметила, когда поставила его, но сейчас точно уже не стану ничего с ним делать.
Люди мерзкие, злые и отвратительные, в том числе я. Особенно я. Вряд ли во мне осталось еще хоть что-нибудь живое и гуманное, чтобы испытывать к ним чувства сострадания и эмпатии. Мои эмоции исказились несколько лет назад, и я продолжаю благодарить вселенную за то, что это случилось. Я умею смеяться, что удивительно, я умею грустить, но настоящих, живых эмоций не знаю и не помню. Я плачу, но не всегда понимаю, почему. Как будто внутренний рефлекс срабатывает, и когда мозг считает, что происходит что-то грустное, слезы образовываются сами по себе. А настоящие эмоции бы делали меня слабой, заставляя горевать о том, что было и что могло бы быть. Они бы оставляли меня в прошлом, создавая замкнутый круг, из которого невозможно выбраться. Хотя и не сказать, что я полностью в нем не нахожусь.