– Не растения, а растунции. И людей они не едят. Так, понадкусывают разве что, если сам по дурости сунешься. Ты мне зубы не заговаривай, Эричек. Приехал в Альмату, значит. Знакомые бабки не приняли. Дальше что?
– А, ну так я в полицию после этого и пошёл. Там ведь всем несчастным да жизнью обиженным помогают, это каждому ведомо. Вот меня дяденька Скоропут и пожалел. Увидел, какой я несчастный, да ещё и умный, и говорю складно…
– Языком ты трепать горазд, это я заметила.
– Вот, значит, он меня к делу и приставил. В приют, то есть. Соглядатаем. Я для него на тётеньку Удавиху компромат искал, а он после и мне доброе дело сделал – к хорошей тётеньке пристроил… Эх, заживу я с тобой, Уна, как сыр в масле кататься буду! Я тебя люблю уже, ты знаешь?
Ну, хоть глаза закатить удалось.
– Ты, тётенька ведьма, не расстраивайся за меня так. Помрёшь через пару лет, наследство мне оставишь, тоже хорошо. А я до того ухаживать за тобой буду. Ну и что, что старая и неходячая…
– Да с чего я старая-то?! – не выдержала я. – Сколько мне, по-твоему, лет?
– Ну-у… Лет сто, наверное, – сделал он страшные глаза. – Или двадцать пять. Ты же совсем взрослая тётка. Вона, и паралич разбил уже. Скончаешься, наверное, со дня на день.
Я только заскрипела зубами. Ещё и возраст сходу угадал, мерзавец малолетний. Двадцать пять и есть.
– Или всё же жениться на тебе? – размышлял он. – Старая, но ещё красивая. А то так и умрёшь: незамужняя да нецелованная. А ты богатая, кстати?
– С-свали, – процедила я. – Достал.
– А, по-маленькому опять хочешь? – поняла по-своему деточка.
Что-то разошлось в груди и мне удалось глубоко вздохнуть. Но малец моего раздражения не заметил и продолжил щебетать. Можно, конечно, и по-другому от него избавиться, но обратки больно жёсткие в последнее время прилетают.
– Эх, жалко мне тебя, – вдруг тоненько всхлипнул Эричек. – Старая, больная, и даже любви твоё сердечко ведьмовское не изведало!
– Да не ведьма я, сколько тебе говорить… Да господи, а о любви-то что ты можешь знать! Может, и ведало, – вдруг смутилась я.
– А что, было чего? – встрепенулся малец. – Ты мне имя скажи, я тебе сердцееда этого из-под земли достану! На аркане притащу, хоть перед смертью твоей объяснитесь! А то что ж тебе недолюбленной помирать!
– Да я даже имени его не знаю!.. – вырвалось у меня, и я тут же пожалела о своих словах. Лежать, не имея возможности пошевелиться, было уже невыносимо. – В смысле, нет у меня никого! И вообще, рано тебе о таком думать!