– Да что с тобой? – не на шутку встревожился Эричек. – Давай доктора позову! Я ж думал, ты дурью с утра маешься! Меня проверяешь! Ну, насколько я полезный. А ты чего-то совсем нехорошая! От света шипишь! И чего тебе всё лицо волосами опутало? Задохнёшься же!
– Отвали, Эричек, – с трудом выдавила я. – Я… Я тут окукливаюсь, похоже. Будешь мешать – вообще никогда не вылуплюсь.
– А, так ты всё же древесная ведьма, а не травяная, – почему-то обрадовался малец. – Это у тебя инициация типа такая, да? А выйдешь помолодевшая и ещё сто лет миру пакостить будешь?
– Да чёрт с тобой, ведьма так ведьма, уйди только…
Но малец уже закрыл разрытое окошко в постельном коконе, придавил чем-то ещё сверху, и мой ответ заглох в многослойном пироге тряпья.
– Если помолодеешь, как вылупишься – точно женюсь, – доверительно прошептал он, сделав новый подкоп в районе затылка. – Ладно, спи, куколка Уна…
Хорошо, что он просто наивный ребёнок. Поверил на слово и всё, даже убеждать не пришлось. А то без проклятий, боюсь, в этот раз точно не обошлось бы, и плевать, чем бы это снова для меня обернулось.
– Ах-ах, бедное дитятко! – дуэтом квохтали Китти и Либби, нарисованные дамочки в давно устаревших рюшечках. – Нет, нет, она тебя обязательно признает! Иначе со свету сживём! Ну как же – родную кровиночку прятать да в чёрном теле держать… Имени своего не дать! Ах, Ву́льфичек, деточка ты наша несчастная!..
Рамы у портретов блестели подозрительной чистотой, а недовольно поджатые губы у дамочек были смочены чем-то влажным.
Несчастная деточка развалилась в кресле и потягивала из бокала хозяйские запасы белого вина.
– Ээ-эй! – возопил малец, мотнувшись всем тщедушным тельцем от моей затрещины.
– Ээ-эй! – возмутились Китти и Либби. – Вульфичек для нас вообще-то дегустирует! Мы последние тридцать лет спать не можем – нас очень интересует урожай восемьдесят первого: повторились ли в купаже те же луговые нотки, что в шестьдесят седьмом…
– «Вульфичек»? – зловеще протянула я, с грохотом припечатав портреты лицом к стене.
– Эрик Теодор Маркус Ву́льфорд, – пискнул малёк. – А ты вылупилась уже, тётенька Уна, да? Вот как заново родилась, я сразу заметил! Красивая – глаз не оторвать! И рука крепкая, почти как у молодой!
От второй затрещины Эричек ловко увернулся.
– И кушать, наверное, хочешь? – заискивающе спросил он. – А я тебе мяско с овощами потушил.