Но их – ее и отражение отца – разлучило гораздо раньше отчаяние. От которого она сбегала, из дома без зеркал, на работу. Сбегала от депрессии, которую запретили.
Надо было сжечь каталог. Но Келфер не мог.
Он бросил опустошенный тюбик в устройство переработки и отправился перепроверить, переподготовится к высадке. Отделяемый отсек оказывался слегка обширнее столового, словно в нём астронавт должен бы чувствовать себя свободнее, – свободнее в модуле без двигателей для побега.
И он действительно чувствовал себя в клетке посреди космоса свободнее, чем в городской клетке посреди людей. И с силуэтом бога на грани чувств.
Мужчина в стотриллионный раз проверил крепления костюма, исправность систем, не разболтались ли болты в построенном наспех аппарате. Ощущение чего-то тягостного, неминуемого краха, не ослабляло даже падение к Марсу.
И почти удовлетворившись, Келфер сдавленно выдохнул и про себя повторил основные инструкции.
Приземлиться. Встретить бога. Попросить милости терраформировать Марс.
Келфер царапал кутикулу.
В сердце разродился настоящий шторм, поскольку он остановился у иллюминатора. Огромное нечто, зеркало света, красная планета, – и целая планета у него на плечах.
Да, он мечтал стать астронавтом, но мог ли верить, что после череды случайностей: смертей всех троих в очереди перед ним, отказ четвертого от участи – действительно придет его черед?
Да, он мечтал сбежать от контактов с людьми, но мог ли желать одиночества и тяжести миссии по контакту с божественным?
Да, он мечтал помогать, но способно ли отражение человека просить у бога милости?
Пришествие бога произошло не так давно. Когда Земля погрузилась в ядерную зиму, которая совсем не была похожа на предсказания спекулянтов прошлого. Они уделяли внимание пеплу, радиации, но вовсе не всеобъемлющему отчаянию.
И в этом хаосе, он, антропоморфный, в солнечном сиянии, спускается из космоса и укрывает город Роррим от войны. И он, всевидящий, становится пастором людей, всегда оставаясь солнцем на границе зрения и разряженным треском на иных границах.
Но на Келфера это давило втрое сильнее Земного притяжения, потому что он не мог отделаться от чувства вины, стыда и низменности в каждом поступке, ведь бог наблюдал за всем, в противоположность людям.
И почему-то люди за границей стали считать Роррим исчезнувшим, а те, кто сбегал из города, возвращались отрешенными. Они рассказывали, что люди не видят, не слышат людей. И они не могут ни на что повлиять.