Как мог гностицизм пренебречь или отмахнуться от этого союза?
Неправильно было бы сказать, что он пренебрег или презрел его: вот причины, по которым он не мог вступить в него.
Она никогда не была фиксированной системой; это был ряд систем, все свободные и независимые друг от друга. В таком состоянии она не могла достичь общего успеха и сохранить единство, достаточное для управления обществом.
Кроме того, в ее примитивных принципах отсутствовала социальная мораль, которая позволила бы политике принять ее и доверить ей судьбу нации. Это был просто набор спекуляций, более подходящих для соблазнения школ, чем народов, и более подходящих для формирования теософов, чем практических людей.
И наконец, он, казалось, обвинял себя в фундаментальной ошибке, поскольку не испытывал энтузиазма в отношении своей веры, бежал от преследований и мученичества, отказывался от публичного исповедания своих теорий и стремился спрятаться в рядах других, вместо того чтобы нести свое знамя.
Лишенный, с одной стороны, той моральной и социальной ценности, которую христианство предлагало в таком изобилии и так возвышенно, той ценности, которой Константин первым воспользовался с таким блеском; с другой стороны, той философской, литературной и монументальной ценности, которую могла предложить полихристианская религия; С другой стороны, той философской, литературной и монументальной ценности, которой греческий и римский политеизм обладал до своего упадка и которую Юлиан последним оценил во главе империи, гностицизм противопоставил этим двум силам, одна из которых была основана на недавнем откровении, другая – на древнем институте, только две большие претензии, ни одну из которых он не узаконил.
Первая заключалась в том, чтобы предложить традицию, древнюю как мир; вторая – в том, чтобы быть интуицией, превосходящей все науки.
С этими двумя принципами, скорее поэтическими, чем философскими, и более достойными святилищ древнего мира, чем ряда школ, претендующих на реформирование всего, гностицизм, тем не менее, продержался несколько веков. Пока он имел некоторую свободу, у него были святилища или школы во всех частях империи, и он сдался только после продолжительной борьбы, в результате законодательства, которое не давало перемирия никакому инакомыслию.