Сунь Лан быстро поняла, что спорить со мной бесполезно – я тогда лично желала доползти до кухн. Как и пытаться уговорить, что лечиться самой без целителя – ужасное нарушение правил. Но вызвать врача без разрешения отца она тоже не могла.
Так что мы пришли к компромиссу – она не беспокоит отца, я лечусь сама. Не знаю, что за зверь такой – моя болезнь, но я собиралась с ней бороться всеми способами.
Голова перестала болеть после холодного компресса. Питье сбило температуру. Бульон с чесноком и перцем взбодрил. И к вечеру я чувствовала себя настолько сносно, что решила прогуляться. У меня появились кое-какие вопросы к хозяину лужайки.
Мы шли к лесу. Я едва переставляла ноги, но с каждым шагом кровь разгонялась, дыхание становилось легче, а голова прояснялась. Позади, не умолкая ни на секунду, ворчала Сунь Лан. Удивительно, как у нее в голове помещалось столько правил: устав для слуг, устав для барышни, устав для ученицы, устав для горожанки. Я запуталась уже на третьем:
– Барышне не стоит выходить из дома в сумерках и посещать лес, даже с надежным сопровождением, – в который раз повторила она, явно надеясь на мое вразумление.
Согласна, сопровождение у меня так себе… Разве что уморить разбойников рассказами о том, как правильно грабить путников. Но мы ж недалеко, да и помнится мне, кроме ведьм и духов в местных лесах никого опасного не водилось.
Спорить, однако, бесполезно. Мир Сунь Лан выстроен на правилах, рангах и распорядке. Главное место в нем занимали предки, родители, государство и… мой отец. И вопиющим оскорблением было бы заявить: «Плевать» на мудрость созданных обществом законов.
По крайней мере после брошенного мною этого самого оскорбления глаза у служанки стали круглыми, по лицу поползли алые пятна, она секунд десять хватала ртом воздух, не найдя что сказать. И вторую часть пути мы проделали в осуждающем меня молчании.
Кажется, меня записали в бунтарки – худшее, что здесь может случиться. В мире, где жизнь расписана по правилам, для бунтарства места нет. И никуда не денешься – местные записывают буквально все. В усадьбе наверняка уже внесли запись о моей награде в школе.
Не сделать мне теперь из служанки союзницы, даже если посыпать голову пеплом, прося прощение.
Урок на будущее. Терпение и еще раз терпение. Открытые эмоции здесь свидетельствуют или о глупости, или о грубости. А я тут со своим брошенным в сердцах: «Плевать».