По тому, как мялся Кузьмич, стоя у кровати, Ларионов почувствовал, что дело было.
– Что там за шум у Пруста? – спросил он, стараясь разглядеть Кузьмича, но не в силах повернуть голову.
– Да тут вот какое дело, Григорий Александрович, – процедил Кузьмич. – Вы уж делайте, как знаете, да только Анисью, значить, Фролову из Новосибирска приказали за поджог к стенке поставить. Утром расстреляют.
Ларионов в порыве дернулся, но не смог шевельнуться.
– Грязлов? – спросил он.
Кузьмич промолчал. Ларионов лежал несколько секунд, обдумывая что-то.
– А она… замешана? – спросил вдруг он.
Кузьмич затоптался на месте, как старый тяжеловоз.
– Чего? – промычал он.
– Она здесь? – спросил уже прямо Ларионов.
– А почему ей тут быть? – насупился Кузьмич.
– Потому что она всегда там, где ей быть не надо! – не выдержал Ларионов и тут же замер от боли.
Кузьмич смотрел под ноги, не желая лгать, но и не имея права теперь говорить правду.
– Дай бумагу, – приказал Ларионов. – Это должна быть моя рука.
Кузьмич принес лист бумаги и ручку. Он подложил дощечку так, чтобы полулежачему Ларионову можно было что-то нацарапать. Ларионов побелел от боли, но, взяв перо, слабой рукой написал: «Расстрел Фроловой А. М. отменить за отсутствием прямых улик, дело передать на дальнейшее расследование» – и поставил подпись, дату и время.
– Поспеши, – сказал Ларионов. – И ей не давай лезть на рожон! Она никого не слушается…
Он снова замолчал от боли.
– Да, все выполню, Григорий Александрович, – промолвил Кузьмич, понимая все, о чем просил Ларионов.
Кузьмич вернулся в кабинет Пруста с бумагой. Вера вскочила и быстро пробежала глазами по короткому тексту.
– Отчего же на дальнейшее расследование?! – воскликнула она. – Фролову надо отпустить. Она неповинна!
– Он не мог, – сказал Пруст, сжав руку Вере. – Машина запущена. Это все, что он сейчас в силах сделать.
Вера опустила голову. Она поняла. Быстро простились и сели в сани. Пруст кивнул Вере, а Марта долго махала рукой, как она это всегда делала по привычке – как бы прощаясь с каждым навсегда.
Сани несли их обратно в лагерь, и Вера думала только о том, чтобы успеть. Она не чувствовала ни мороза, ни ветра. За пазухой у Кузьмича было спасение Анисьи, и только это имело сейчас важность. Каждая спасенная жизнь в этих лагерях имела большее значение, чем все стройки страны.