— Здравствуйте, господин Граб, —
улыбнулся дракон. — Я тут подумал… Может, смогу Вам чем-то
помочь?
— Конечно, заходи, — гоблин
пригласил дракона в дом. Гостиная была уставлена столами, на
которых лежали раненые солдаты. Вокруг них суетились женщины,
которые обрабатывали раны целебными мазями. — Выгреб из лавки всё,
что было. Надеюсь, поможет. Если бы не варил ещё всякую лабуду,
быть может, ещё бы больше осталось, — он посмотрел на окровавленное
брюхо дракона. — Великий Зевс, да на тебе места живого нет! А
ну-ка, иди сюда.
— Да право, не стоит… — начал
отнекиваться дракон, но Граб прервал его:
— Ты вот это брось! Тебе в бой с
минуты на минуту, а выглядишь так, будто тебя беорн порвал. Иди,
иди.
Дракон послушался. Он прошёл между
столов, собирая на себе взгляды раненых. Было неловко: на него
смотрели, как на бога. Неизвестно, что было страшнее: слышать крики
и стоны или видеть, как раненые замолкают навсегда. Внимание
дракона вдруг привлёк мальчик, который сидел рядом с телом матери и
сжимал её руку. Он не плакал, не кричал. Мальчик будто умер. Сирота
просто сидел и смотрел куда-то в пустоту. Этот взгляд врезался в
память дракона навсегда. Граб уложил дракона на стол и достал
целебные мази.
— Кто это? — спросил дракон. Граб
посмотрел на мальчика и вздохнул.
— Соседи говорят, его зовут Áнар, —
ответил гоблин и принялся обрабатывать раны. — Когда город начали
обстреливать, он выбегал из дома с матерью. Булыжник попал в дом,
мать оттолкнула его, а сама… Не успела. Его завалило, переломало
кости. Их нашли, принесли сюда. Мы ничем не смогли ей помочь,
слишком серьёзные были раны. Она умерла прямо на столе. У него на
глазах. Бедняга до сих пор не верит, что её нет. Не произнёс ни
слова с тех пор.
— А почему… Почему он не отправился
на корабле? — удивился дракон.
— Он… Он не захотел покидать мать, —
вздохнул гоблин и наложил повязки. — Наотрез отказывался уходить.
Так разве заставишь?
Дракон потупил взгляд и задумался.
Сколько же таких несчастных ребят, у которых война отняла детство?
Лишила семьи? Это же… Эта женщина… Мама… Она ведь была для него
всем, а теперь его мир обрушился. Рухнул, сгорел в огне ярости
Ареса.
— В детстве я часто хулиганил, —
гоблин сполоснул окровавленные руки и взял тряпку. — Любил всё
ломать, рушить. Другие дети меня недолюбливали. Я не понимал, что
это такое, — терять. Но потом… Жизнь преподала мне урок, — голос
гоблина осёкся. — У меня был лучший друг. Его звали Ног. Он любил
строить маленькие юрты. Из палочек. А я их всё время ломал. Как-то
раз мы вместе пошли на рыбалку на одном из притоков Эльдотура. Всё
было хорошо, пока я не услышал, как из леса к нам что-то быстро
приближается. Тварь показалась из лес и я понял, что это был беорн.
Мы бросились наутёк, Ног споткнулся и упал. Он звал на помощь, но
я… я… — Граб смахнул слезу. Он не мог больше продолжать. — Я ведь
так и не извинился перед ним. Тогда я не понимал, что ему было
неприятно. Мне было всё равно. И это… Это самое страшное. Я до сих
пор не могу простить себе то, как поступал с ним. С тех пор я
никогда не смел никого обидеть. Даже в мыслях не было.