«Борис Годунов» вызывает наше общее восхищение; по нему видно, что талант нашего великого поэта достиг зрелости; характеры обрисованы с такой силой, энергией, сцена летописца великолепна, но, признаюсь, я не нахожу в этих стихах той поэзии, которая очаровывала меня прежде, той неподражаемой гармонии, как ни велика сила его нынешнего жанра».>51
Краткая оценка трагедии «Борис Годунов», данная М. Н. Волконской, отличается живым, эмоциональным восприятием прочитанного. Мария Николаевна отметила и достоинства, и недостатки произведения, и видно, что ей было с чем сравнивать. Она знала стихи Пушкина, написанные ранее, она была знакома с самим поэтом и чувствовала, в чем сила его таланта.
Не только Волконские, но и все декабристы находили время для чтения. Из постоянно заказываемых и присылаемых родственниками книг, журналов, газет составилась библиотека. Здесь можно было найти книги по всем отраслям наук, причем и на русском, и на иностранных языках.
В Петровском заводе продолжала действовать «казематская академия», возникшая еще в Чите. В доме, стоявшем во дворе, отведена была большая комната, куда в определенные дни декабристы приходили, чтобы послушать лекцию или выступление своего товарища. Возникали дискуссии, высказывались мнения по предлагаемым проблемам. А. П. Беляев с благодарностью вспоминал «Академию» и отметил роль тех декабристов, которые проводили занятия. «Здесь читал математику по Франкеру Павел Сергеевич Бобрищев–Пушкин, который был преподавателем еще в муравьевском училище. Спиридонов читал свои записки по истории Средних веков, Оболенский читал философию. Одоевский – курс, им составленный, русской словесности … и русскую грамматику его сочинения. Сколько могу припомнить, Никита Михайлович Муравьев и Репин читали из военных наук. Другие читали свои переводы».>52
При всех трудностях пребывания на каторге у декабристов, как видим, не прерывалась интеллектуальная жизнь. Их воспитание, полученное образование, необходимость не останавливаться, а постоянно совершенствовать себя – все это требовало не поддаваться унынию, не доходить до отчаяния, а сохранять свое внутреннее «Я».
Мария Николаевна и Сергей Григорьевич, кроме ощущения постоянной несвободы, невозможности жить деятельной жизнью, носили, но глубоко в душе, незаживающую рану: потерю двоих детей – Николеньки и Софьи.