За ним, соблюдая почтительное расстояние, двигалась свита – несколько десятков всадников, каждый из которых знал своё место в этом живом потоке, как знает своё место каждая капля в горной реке. Были здесь и молодые джигиты с соколиными взглядами и стремительными движениями, и степенные советники, умудрённые годами и опытом, и расторопные слуги, готовые исполнить любое повеление.
Вьючные лошади, ведомые опытными конюхами, несли на себе дары – столько даров, что хватило бы одарить весь аил. Тюки и мешки были перевязаны разноцветными лентами, и каждая лента имела своё значение, понятное лишь посвящённым. Кони шли мерным шагом, позвякивая серебряными украшениями сбруи, и этот звон разносился по долине, как музыка древних времён.
Весть о прибытии Бирназар бия разлетелась по аилу быстрее ветра, быстрее птичьей песни, быстрее детского смеха. Она проникала в каждую юрту, заставляя сердца биться чаще, а руки двигаться проворнее. Женщины, как потревоженные птицы, заметались между очагами и котлами. Их движения были точными и быстрыми – они знали, что гостеприимство для кыргыза священно, как сами горы, как память предков, как молоко матери.
Мужчины выстроились вдоль дороги, ведущей к юрте Боорсок бия, и в их осанке читалось уважение – не раболепное, но достойное, как и подобает свободным сынам гор. Каждый из них понимал значимость момента – ведь не каждый день прибывает в аил человек, чьё имя произносят с таким почтением от берегов Иссык-Куля до казахских степей.
А дети… Дети всегда остаются детьми, даже когда в аил приезжает сам Бирназар бий. Они прятались за юртами, за спинами взрослых, выглядывая оттуда с тем особым любопытством, которое свойственно только детям. Их глаза блестели, как утренняя роса на траве, впитывая каждую деталь необычного зрелища – блеск сбруи, развевающиеся гривы коней, богатые одежды всадников.
Всё это складывалось в единую картину – величественную и простую одновременно, как сама жизнь в горах. И казалось, что даже солнце замедлило свой ход по небу, чтобы подольше полюбоваться этим зрелищем, а ветер притих, боясь нарушить торжественность момента своим неуместным дыханием.
Большая белая юрта Боорсок бия стояла на небольшом возвышении, как одинокий снежный пик среди зелёных холмов. Говорили, что когда-то давно сам Ормон-хан останавливался в ней, и с тех пор она хранила память о великих событиях и важных решениях, что принимались под её сводами. Войлок её стен впитал в себя дым бесчисленных очагов и шёпот тысячи молитв, а узоры на кереге помнили прикосновения многих поколений.