– Не хотела я тебя опять с ней заново знакомить, – сокрушается Хаят, – ты моя, а она на готовенькое. Люська – подхалимка! Чего доброго, начнешь ее больше меня любить. А я не обижусь. Я ж тебя кормила, поила, одевала, а они на все готовенькое. Пеленки стирать не надо, сопли твои вытирать не надо, ночами недосыпать не надо. Пусть, пусть. Я не обижусь. Такое, видать, мое награждение, тварь ты неблагодарная…
Глуховатая, как оказалось, баба Люся, маленькая, в цветастом халате, в глубокой задумчивости подперев голову, подложив под босые ноги мягкие тапочки, дремлет на крыльце и не сразу обнаруживает в своем дворе гостей.
– Здравствуй, Люся! – Как гром среди ясного неба, отчего недолго помереть. – Вот, привела к тебе наше общее сокровище, если ты, конечно, не позабыла про такую. Сама-то она одна к родне прийти чего-то постеснялась, – начала Хаят свою заготовленную наступательную речь.
Бабушка моя никогда не умела просить. Она грозила, обвиняла, беспокоила, в своей грубости пряча недоверие и стеснение.
– …Я говорю, иди к ним, Люся тебе такая же бабка, как и я, – продолжает Хаят, – примут, потискают, на мороженое дадут. Глядишь, еще и на ночь оставят. Они же у нас добренькие. Нет, говорит, не родные они мне, сирота я, – врет она, – ни подарочка вшивого, ни письма тоненького, ни открыточки с еле нацарапанным поздравлением под Новый год или на день рождения. Никого у меня, кроме вас с мамкой, нет, говорит.
– Не говорила, – слабо протестую я.
– Заткнись. – Толкает меня в бок. – Вот, закончила сирота школу в этом году, девятый класс. Поступила, и без всяких там взяточных всовываний. Видать, не в вас пошла, а ведь могли бы помочь. Фамилию ребенку дали, а какому, уже и забыли. Даже не поинтересовались ни разу, как сирота сдаст, все ли у нее пятерки, не надо ли кому подмазать, чтоб такую умницу поступить.
– Так откуда ж мы знали, что… – опешила Люся спросонья.
– А вот знать надо было! А она поступила без всяких там, пусть и не на юридический. Была бы тупицей, в вас бы пошла.
– Да вы сами всю жизнь прятали ее от нас, – беззастенчиво разглядывает меня Люся, спустившись с крыльца. – Да так прятали, что отец родной до сих пор сомневается, его ли… – вовремя осеклась, – …что дочь-то есть. Алексей, когда приезжал, все издергаются, изревнуются. Здравствуй, пташка. – Обнимает. – Вот ты какая теперь! Не видела ведь, как ты растешь. Помнишь, как я тебя учила доить козу нашу, цыпок мне кормила, дробленку делала, травку полола. А помнишь, как я тебе лишай лечила, когда ты котенка какого-то возле культмага подобрала? До вечера там на углу сидела, боялась, что не пущу с ним. Хаят, ты помнишь?