Дедушка тогда стал ещё злее. Поначалу мне так казалось. Но потом я, навещая дежурившую при нём мать, стал отмечать в нём всё больше детского, и даже сердитость его теперь напоминала обиду младенца на тумбочку, о которую он ушиб пальчик. Тогда я перестал бояться деда, хотя всю свою жизнь, слыша топот его по пустой, как барабан, лестнице, я, чем бы ни был занят, всё бросал и прятался в дальней комнате. И когда уже сам он лежал в гробу, я даже сунул тайком кончик мизинца в раковину его воскового уха, словно мне нужно было ещё одно, последнее, доказательство того, что я больше не боюсь.
Конечно, дом не всегда был таким. Сам я застал немногие из произошедших с ним перемен и не прикладывал к ним руки; вот даже теперь, наблюдая местами обветшание своего дома, я не знаю, как его остановить или замедлить.
Но я знаю его историю. Примерно знаю.
Смутно застряли в памяти моей картинки того, как отец помогал расширить жилую часть за счёт бывшей летней веранды, вечно заваленной тряпьём и пустыми майонезными банками для рассады. Ещё в детстве от матери я слышал, что дом, мой дом, изначально был обыкновенной бревенчатой избой с единственной горницей. На месте второй маленькой комнатушки тогда ютилась кухня с печью, поэтому дед с бабушкой, мама и её младший брат Ваня размещались вот здесь, в этой комнате, которая теперь хоть и называется большой, вовсе не такая. Я промаршировал от окна до входа в соседнюю комнату: насчитал кое-как пять шагов – даже при моём среднем росте – и в длину столько же. Конечно, им было тесно, и вскоре кирпичное тело печи разобрали, вместо неё установили в горнице круглую печку-бочку, а освободившуюся комнату отвели под детскую.
С рождением третьей сестры, моей тётки, к дому привезли гору дерева, из которой прямо возле дороги собрали нечто наподобие положенной на бок коробки. Мать помнила, как на круглых брёвнах её подкатили к крыльцу и вскоре превратили в ту кухню, которую я знаю с детства: узкую, тесную, с огромной печью и раковиной, куда с железным стуком и теперь падают тяжёлые капли. В редкие мои визиты в деревню ходить по нужде мне было велено именно на эту кухню, в ведро с помоями: картофельными очистками, попками огурцов, вишнёвыми косточками и прочими растительными отходами, – которые копились в нём сутки, а потом исчезали в канаве с прелой ботвой.