А коли так, семь бед – один ответ. Пристроил он знакомого домовенка в родной терем, настращал его не лениться и справлять службу по совести, а сам примостился в сундуке с Дуниной периной из лебяжьего пуха, какую она в приданое получила, и поехал с обозом за тридевять земель.
А там за́мок! С башенками и подвалами, с балюстрадами да коридорами, с залами и люстрами по сто свечей для парадных случаев. И вот ведь непонятно: баньки простой во всем замке нет, а потайных ходов аж три; нормальной печи на кухне не построено, а в подвалах бочек с питиями, будто уж нового урожая никогда не будет. Дуня разодета не пойми во что: ребрышки стиснуты прутьями, не вздохнуть ей, бедной…
Обвыкал с трудом. Пока суть да дело, пока по-французски наблатыкался, Дуня состарилась и померла.
Со следующими хозяевами замка Домовой почти и не знался. Жил больше на конюшне. Общался только с замковыми привидениями. Характеры у них были склочные, поганые. Один только трехлетний мальчик, которого злая мачеха утопила в реке, болтал с ним запросто. Остальные спесивились и цедили слова.
На конюшне лошадей было то больше, то меньше. Однажды совсем не стало. Призраки взволновались. Забыв о гордости, рассказали Домовому, что четырнадцатому потомку Дунюшки отрубили голову на площади Свободы. Тут и кладовые опустели до последнего окорока, и в подвалах бочки пересохли.
Домовой совсем заскучал и продремал пару сотен лет, только изредка поглядывая на новых хозяев и новых лошадок.
Да вдруг проснулся – незнакомый барин стоял в дверях конюшни и говорил по-русски грозно:
– Ты гляди у меня! Чтобы кони лоснились! А то и высечь тебя недолго! – Тут он из грозного стал деловитым и спросил: – Или уволишься?
– Да что вы, барин, – замахал руками конюх, – с такойто зарплаты! У меня дочка в Гарварде третью степень делает по математике. Куды ж я уволюсь? А и посеките, коли на то ваша барская воля!
Домовой протер глаза. Он вышел из конюшни – кругом кипело строительство. На кухне сооружали русскую печь. Во дворе ладили баню. В детской няньки тетешкали маленькую девочку. Звали Дуняшей, делали ей «козу рогатую» и между собой говорили, что за́мок новому русскому продавать ни за что не хотели, да уж он купил и рощи, и луга, и кусок Луары, и всех чиновников департамента земельных владений.