– За что!?
– За то, что подглядывал! – Выпалила она.
Эдвин, немного замешавшись, обронил еле слышимое извинение и добавил:
– Хочешь яблоко?
Он протянул ей огрызок и в эту же секунду сконфузился от глупости своего поступка. Заторопившись его исправить, он не нашел ничего более подходящего, как вымолвить:
– Сейчас я возьму тебе другое.
С губ Эвелин слетел придавленный девичий смешок, и она добавила:
– Я не ем краденые яблоки.
– Может быть, тогда, – начал он, доставая награбленное из карманов, – сушеный инжир?
– Зачем ты столько крадешь? Ты из бедной семьи, что ли? – Эвелин хитренько наморщила носик в гримасе легкого упрека.
Эдвин опустил взгляд, не понимая, что ответить. Отрицание и согласие были уместны одновременно.
– Тогда я тебя угощу, идем!
Эдвин, переполненный стыдом, потащился следом за ней.
– Как тебя зовут? – Спросила она.
Он, будто вор на допросе, желающий избежать наказания, нехотя произнес свое имя.
– А меня – Эвелин. – Ответила она, выбирая томаты.
Созвучие их имен отразилось на лице Эдвина удивлением, будто он обнаружил гороховый стручок на виноградном кусте. Она шла между рядов подобно хозяйке этой ярмарки. С утонченным пристрастием относясь к выбору самых лучших и свежих овощей и фруктов. Эдвин настолько привык незаметно и быстро похищать эти товары, что ее методичность действий возле прилавка вызывала в нем вопросительное удивление. Она казалась чем-то категорически противоположным его естеству. Эдвин чувствовал манящую особенность этой противоположности, как первооткрыватель испытывает тягу к неизведанному.
– Кто твои родители? – Спросила она, пытаясь поймать его опущенный в ноги взгляд.
– Мы живем на окраине, моего отца здесь каждая собака знает.
На ее лице отразился вопрос, который она хотела начать словами: «Тот самый пьяница?»
– Да. – Ответил он на ее безмолвную догадку.
– Он приходил к нам, – сочувственным тоном начала она, – мой отец отказал ему в помощи.
– Это вы в прошлый год одолжили нам еду? – Виновато обронил он.
– Одолжили бы и в этом, но моя мать беременна, и отец посчитал…
Он не дал ей договорить, взяв ее за руку, будто этот жест был вершиной благодарности, которую он мог себе позволить. Прикосновение их рук продлилось на миг дольше, чем того требовали приличия. Эвелин смущенно вытянула ладошку из его рук и пошла дальше мимо прилавка.