Рядом тихо всхрапнул конь. Элоиза вздрогнула и вжалась в обомшелую стену замка. Но тревога оказалась ложной. Слава богам (мне, то есть. Сама поражаюсь собственному великодушию, ведь никто не посмел бы меня обвинить, заставь я ее выбираться пешком. Ан нет, даже транспорт предоставила!), привязанная у ворот лошадь была без седока.
Элоиза осторожно приблизилась к коню, отвязала повод.
– Хорошая лошадка, ты ведь поможешь мне бежать?
Конь отшатнулся, но услышав успокаивающий голос девушки, доверчиво коснулся мордой ее плеча. Через мгновение Элоиза слегка покачиваясь в седле, выехала за крепостную стену, окружающую замок, и пустила коня галопом. Все оказалось просто, слишком просто и она недоумевала, как мысль о побеге не приходила ей в голову раньше? Но не время размышлять. Быстрее, быстрее, подальше от змеиного логова Дрозмуна! На свободу где, она надеялась, ее по-прежнему ждут и любят.
Светало. От беспрерывной скачки во рту пересохло. Безумно хотелось пить. Да и конь, совершенно взмыленный, перешел на шаг и едва переставлял от усталости копыта. Элоиза уже несколько часов ехала по лесной дороге, рассчитывая, что в случае погони она успеет скрыться за деревьями прежде, чем будет обнаружена.
Забыв о брезгливости, Элоиза уже несколько раз с вожделением посматривала на журчащий у обочины, не совсем чистый ручей. Терпеть больше не было сил, и она решилась. Спрыгнув наземь, она повела коня к воде. Утолив жажду, Элоиза наклонилась, собираясь умыться и вздрогнула – сквозь легкую рябь на нее смотрело отражение еще одного человека. Вскрикнув, она резко повернулась и через секунду была уже в объятиях мужчины, к которому и спешила.
– Элоиза!..
– Болад!..
Тревоги остались в прошлом. Птицы пели им о любви, ветер расчесывал их волосы, а впереди уже виднелись башни Ларосфорта, и их ожидала долгая жизнь, исполненная счастьем, удачей и любовью…»
Я с раздражением отбросила ручку и выпрямила затекшую от долгого сидения спину.
Ахинея какая-то. Ну да Бог с ними. Я имею ввиду настоящего, а не тех, что они себе навоображали. Все равно сей опус никогда не увидит ни один редактор. Так что, пусть голубки наслаждаются чувствами, а я попробую насладиться чувством выполненного долга.
На душе стало тоскливо. Болад, должно быть уже держит голову возлюбленной на своем плече и не может насмотреться на нее и надышаться. А значит, я никогда больше его не увижу. Ружье, висевшее на стене в первом акте пьесы, выстрелило. В нем больше нет надобности и, потерявший свое значение реквизит, снесли в бутафорскую… Боги нужны, когда людям плохо. Когда же хорошо их, в лучшем случае, небрежно благодарят, а зачастую даже не вспоминают…