– Он не любитель трусиков! Он носит боксеры! – раздается из прихожей тоненький голосок, а на пороге появляется самый очаровательный темноволосый и голубоглазый мальчик, которого я когда-либо видела. – Такие, обтягивающие, – уточняет он, подливая масла в огонь.
– И правильно, – отвечаю я малышу, крепко вцепившемуся в руку отца. Его большие глаза смотрят на меня с живым интересом. – Это чтобы не было натертостей.
– А что такое «натертости»? – с любопытством спрашивает он, отчего его отец подносит одну из своих широких загорелых ладоней к бровям и устало потирает их.
– Люк.
– Это то, что получается, когда твои причиндалы долго трутся друг о друга, – объясняю я.
Ни у кого не получилось бы расти с моими родителями и сохранить стеснение во время таких штук. В нашей семье нет и не было запретных тем.
– А-а-а-а, – кивает он, выглядя мудрым не по годам. – Да, ненавижу, когда такое случается.
– Люк, возвращайся в свою комнату. – Широкая фигура Кейда поворачивается к сыну, и я не могу не восхититься им. Той силе, которую он излучает… Пульсации в его предплечьях. Как двигается его адамово яблоко. И как смягчается его тяжелый взгляд, когда он смотрит на сына…
Это было неожиданно, ошеломляюще и будто все перевернуло.
– Зачем? – А этот паренек явно знает, как влиять на отца. Сапфировые глаза открыты почти театрально, а нижняя губа слегка оттопыривается.
– Я хочу пойти поиграть с Саммер и ее подругой.
Он просто прелесть.
– Нет, – говорит отец, одновременно с тем, как я говорю:
– Конечно!
Кейд вскидывает голову, его суровые брови сдвинуты, а лоб прорисовал глубокие морщины – словно я сделала что-то, что нанесло ему личное оскорбление.
– Кейд. – Саммер упирается руками в бедра. – Просто позволь ему немного побыть с нами. Может быть, все будет хорошо. Может быть, ты будешь приятно удивлен.
Мой взгляд мечется между ними двумя. Саммер, совсем маленькая и милая, и Кейд, большой и рослый.
– Пожалуйста, папа? – раздается сладкий голосок Люка, и Кейд уже не выглядит таким взрослым и суровым. Он выглядит более… покорным. Будто он очень сильно устал?
Кейд поворачивается ко мне:
– Сколько тебе лет?
Я выпрямляюсь, отказываясь трусить под его пронзительным взглядом.
– Двадцать пять.
Его кадык двигается, пока он снова оценивает меня:
– Судимости есть?
– Одна незначительная, – честно отвечаю я. – Однажды меня поймали с легкими запретными веществами, еще до того, как их легализовали. Засудите меня за то, что я была веселым подростком.