– Посидите, куда вам торопиться, – уговаривала тетка, отчего Соскэ становилось еще тягостнее. Но если он подолгу у них не бывал, то чувствовал беспокойство, близкое к угрызениям совести, и снова шел с визитом.
– Короку доставляет вам столько хлопот, – говорил изредка Соскэ, склоняя голову в благодарном поклоне, но ни единым словом не упоминая ни о дальнейших расходах на учебу Короку, ни о проданных дядей земле и доме. Уж очень тяжко было заводить об этом разговор. И тем не менее визиты к дяде, не доставлявшие Соскэ ни малейшего удовольствия, были обусловлены не столько родственными чувствами или сознанием долга, сколько таившимся в глубине души стремлением уладить мучившее его дело, как только представится удобный случай.
– Как переменился Co-сан, – часто говорила тетка, на что дядя отвечал:
– Да, переменился. Что ни говори, а от подобных перипетий так сразу не оправишься. – Все это дядя произносил многозначительно: страшная, мол, штука судьба.
– И в самом деле, – поддакивала тетка, – разве можно с такими вещами шутить? Таким был живчиком, даже чересчур шумным, а что с ним стало за каких-то там три года… Поглядеть на него, так он старик в сравнении с тобой.
– Ну, уж это ты слишком, – отвечал дядя.
– Да я не о внешности говорю, а о том, как он держится.
После приезда Соскэ в Токио такие разговоры между супругами Саэки стали обычными. Соскэ и в самом деле выглядел каким-то постаревшим, когда бывал у них.
О-Ёнэ со дня приезда в Токио ни разу не перешагнула порог их дома, что-то, видимо, ее удерживало. Сама она вежливо их принимала, называла «дядюшка» и «тетушка», но на их приглашения «загляните как-нибудь» лишь кланялась и благодарила, однако сходить к ним так и не собралась. Как-то даже Соскэ предложил ей:
– Может, навестишь разок дядю?
На что О-Ёнэ, как-то странно на него взглянув, ответила:
– Пожалуй, но…
С тех пор Соскэ больше не заговаривал на эту тему. Так прошло около года. И вот дядя, который, по признанию собственной жены, был душой моложе Соскэ, неожиданно скончался от менингита. Несколько дней он лежал с признаками простуды, но однажды, сходив по нужде, стал мыть руки и, как был, с черпаком в руке, упал без памяти и чуть ли не через сутки скончался.
– О-Ёнэ, дядя умер, – сообщил Соскэ, – а я так и не успел с ним поговорить.