– Ты не знаешь, как там Майя?
– Я слышала, она уехала из Города. И вроде замуж вышла, не знаю…
– Уехала?!
– Ну да. Что тебя удивляет?..
Я не сразу нашлась что сказать. Мне казалось, домоседка Майя никогда на такое не отважится.
– Что-то в последнее время повальная эмиграция входит в моду…
– Ну а ты предпочла бы, чтобы ничего вокруг не менялось? – насмешка в веркином голосе была как жгучий перец в мексиканском блюде – неотвратима и закономерна.
Я пожала плечами.
– Ты знаешь, да. Иначе я вряд ли была бы здесь.
– Интересно тогда, почему здесь я… Я ведь вовсе не апологет шаткой стабильности. Наверно, мне просто нравятся здешние места.
– И возможность прозябать с чистой совестью…
– О, ну в этом я никогда себе не отказывала, – возразила Верка.
– Тебе не скучно тут?
– Пока нет. А тебе?
– Конечно же, нет, – безапелляционно отреклась я.
И мне действительно не скучно. «Отвертка» идет под грибы хорошо, и мы заказываем еще, Веркины глаза влажно блестят в сумеречном свете ламп эконом-класса – это местечко вовсе не из элитных, а нам нравится; я рассказываю о своей работе.
У меня не очень-то интересная работа – я пишу о том, как прорвало трубы в девятом микрорайоне и что думает по этому поводу администрация, что в тридцать второй школе затеян капитальный ремонт, а собак с городской свалки больше не отстреливают – это не очень интересная работа, правда, но она прекрасно заполняет день и с ее помощью тоже можно зарабатывать деньги.
Верка слушает внимательно, по минимуму отпуская язвительные комментарии – обойдись она вовсе без них и это была бы не Верка, – нести безответственную чепуху легко и приятно; мы пьем за стабильность, мою работу и берем еще; Верка благостно кивает официанту, и сквозь полный резкой смеси бокал ее еврейско-польское лицо кажется неимоверно искаженной копией морды Сфинкса: нос расплющивается, как будто его совсем нет, и глаза приобретают равнодушное и почти бессмысленное выражение, хотя мы ведь выпили еще совсем мало…
Наконец я выговариваюсь, и в воздухе виснет молчание, смешиваясь с сигаретным дымом, оно густеет, становится плотным, тяжелым до невыносимости, и в порядке светской беседы Верка задает мне вопрос о Павле – ведь этого же не может быть, чтобы две подруги при встрече не потрепались о мужиках, диетах и тряпках…
Веркину личную жизнь мы не обсуждаем – она слишком хаотична, непоследовательна и с трудом поддается разумному анализу, даже я не знаю имен всех ее ухажеров и порой сомневаюсь: а помнит ли их она сама?