Маленькая рождественская сказка - страница 4

05.12.2024. – 15.02.2025.

– Давай-ка кушай скорее и будем уже потихонечку собираться. Сегодня не знаю во сколько магазины закроются, да ещё и пробки могут быть…– мама исчезла на кухне, а мальчик едва успел угрюмо поковырять вилкой в тарелке, как мама уже вернулась снова и опять начала торопить, – Давай скорей, а то мы так за подарками не успеем… Ещё думала ведь – в среду заехать… Но у меня ресницы были. Уже не отменишь, что ж поделаешь?.. Давай, не спи. Просыпайся, сынок, про-сы-па-аай-ся!..

Мама мальчика потрясла его сзади за плечи, пронесшись мимо по столовой. И дальше побежала возиться с пирогом. Она спешит. У неё ещё много дел. Сегодня канун Рождества и к вечеру нужно успеть уйму всего! Во первых – состряпать рождественский ужин. Хотя его, вобщем-то, спокойно могли бы приготовить и кухарки, как, собственно, каждый день они это и делают в доме мальчика. Но маме сегодня особенно важно готовить самой. Иначе ей не чем будет хвалиться перед подругами. У светских дам теперь новая необычная забава – всё делать под Рождество руками – самим – и ощущать себя, при этом, полностью погруженными в эстетику домашнего уютного викторианского праздника, где женщина – нежная любящая мать, потрясающий кулинар и вообще – хранительница домашнего очага. Прошлый год в светском кругу приближенных к маме был встречен под знаком эдакого неокупеческого стиля. Тогда было негласно принято в их женской компашке – наряжаться в длинную, богато расшитую одежду, меха, покрывать голову платочками в узорчик и красить губы ярко красной помадой. А потом ходить, потупив взор, как юная красавица из сказки Морозко. Вот только красавицы были уже не совсем юные, а в сочетании с хорошенько подкаченными губками – помада, платочек и мех, создавали у всех ощущение чего-то уж очень даже древнего и увядающего. Поэтому в нынешнем году общий стиль празднования негласно решено было сменить. Чтобы добавить свежести – дамы ринулись в другую старинную эпоху. Но всё-таки – уже чуточку более новую. Поэтому-то теперь мама пекла не большущий растегай с осетром, а рождественский пудинг и кекс. Поэтому-то теперь их загородная резиденция, отделанная деревом от пола до потолка еще в “эпоху” маминого необоярского самосознания – превращалась теперь постепенно – сначала в некоторое подобие норвежско-финского предрождественского домика, в затемненных комнатах которого кроме суровых натуральных елей, окутанных паутинками одноцветных огоньков, никаких украшений почти что и нет, а затем – и в изящный рождественский домик, переполненный всякими безделушками в стиле бессмертной классики – красными бантами, венками из пихты на дверях, колокольчиками, носочками для подарков, сахарными тросточками, декорациями из остролиста, пряничными домиками… Как будто бы дом их теперь превратился в картинку с открытки. Всё это его маме, конечно же, доставляло огромное удовольствие и делало их жизнь в эти праздничные дни совершенно похожей на сказку. Похоже было что мама встречает теперь Рождество не седьмого а двадцать пятого – как и большинство тех людей,что украшают подобным образом дома. Но всё же встречала она Рождество вместе с подругами как раз таки седьмого. Пожалуй это – единственное что осталось еще во всем праздновании от прошлогоднего стиля купеческой жизни, когда женщины ближнего маминого круга наслаждались тем, как замечательно сочетаются их расписные платочки с узорами, которыми украшены стены старинной часовни в центре города, где встречали они праздник на вечерней Рождественской службе. По факту – с самой религией женщины ближнего маминого круга имели не очень-то много общего. Имели, вернее, очень даже много общего. Но именно – с религией, а не с самой верой. Смиренно потупив взор они слушают службы и держат в руках свечки, но представляют при этом одно только то – как хорошо и изящно, насколько соответственно всей окружающей атмосфере, они сегодня смотрятся – какое же замечательное сумеют они впечатление произвести! Как это всё здорово и хорошо – расписные платочки, узоры, меха и ощущение боярской роскоши на душе! До остального им, по большей части, дела нет. Для них церковь – такой же предмет роскоши, как какая-нибудь юбочка или духи. Она – только часть выбранного сегодня за главный лайфстайла, которая хорошенько его дополняет. Как будто бы церковь включили в набор “для юной модницы”, наряду с пластмассовыми расчесочками, феном и игрушечными румянами. А маленькие девочки сорока с лишним лет, теперь с ней играются, как с хорошенькой модной вещицей. Да и сама их “вера” – для мамы и для маминых подружек – ни что иное как один из предметов гардероба или что-то из декоративной косметики, которой можно придать себе новых красок. Им нравится краситься и добавлять на лицо лёгкий оттенок христианской жены и матери, смиренной прихожанки и скромной рабы Божьей. Им нравится, но конечно к их внутренней жизни такая косметика совсем не имеет какого-либо отношения. Приходят домой и смывают всё это под душем, возможно ещё только чуточку полюбовавшись и дома на себя в зеркале. Религия здесь – не более чем игра. И то что встречают они не один только Новый год, а еще Рождество – совсем не вызвано настоящей любовью к Богу – а лишь потребностью раз в году выгулять ещё один из бесчисленных своих нарядов, пылящихся в гардеробной – наряд примерной верующей. И в этом году – наряд верующей больше походит на образ протестантки или католички. Пусть со старинной церковью он в этот раз и не совсем будет сочетаться но вот зато дома – как мама, так и все её подруги, на сей раз вдоволь наиграются в другую атмосферу. Поэтому мальчик сегодня и во все предрождественские дни носит, по желанию своей мамы, изящную атласную пижамку, украшенную оборками, и превратился даже на время в нежно любимого “сыночка” – в ещё одну хорошенькую игрушечку. В светловолосую пухленькую куклу для своей владелицы – сорокаслишнимлетней маленькой девочки, которую он обычно толком-то и не видит. Хороший период – когда тебя любят и обожают. Когда с тобой возятся и сюсюкают. Когда твоя мама – сама нежность, к тому же одетая в такую одежду – словно она леди с рождественской открытки. Чудесное время! Но мальчик, с чего-то, всё дуется в эти дни и нахмуренно путешествует по дому – как маленькое угрюмое привидение в белом атласном халатике. Когда его мама трясёт за крошечные пухленькие плечики и ласково ему говорит что-нибудь нежное, пытаясь взбодрить немного и развеселить – он становится только мрачнее и ещё больше дуется. Нет настроения праздника у мальчика. Он ещё крошка совсем, но уже чувствует что всё это почему-то не совсем хорошо – и то что он сам ничему не рад, и то что вокруг всё какое-то ненастоящее, хоть и безумно красивое и… Наверное даже то не совсем хорошо – что у мальчика всё это есть. Он чувствует что буквально не заслуживает всего этого. Откуда в нём родилось это чувство?.. Конечно малыш не знает. Он ел, пил, спал хорошо – на совесть – все свои первые четыре годика жизни… Придраться тут к нему не в чем было бы. Он ел иногда даже слишком уж много – ведь в жизни его окружали всё время бесчисленные сладости и пирожные, о каких многие другие дети могут только мечтать. И как тут удержаться, да не съесть чуток лишнего, когда всё тебе в жизни позволено?.. Он спал иногда даже слишком долго – ведь никто его никогда не будил специально. Он в садик не ходит – есть у него специальные нянечки, что приходят к нему на дом и могут спокойно дождаться, пока их маленький господин хорошенечко выспится. И как тут не поспать даже чуточку дольше, чем самому тебе нужно – когда ты проснёшься, откроешь глазки, увидишь что вот уже день, а между тем никто тебя не торопит и в одеяльце закутавшись лежать очень мягко и хорошо и… и… и… Заснешь снова. Почти через силу, но всё же заснешь. Заставишь себя спать и спать дальше. Ну, нет здесь, конечно, чего-то совсем уж плохого… Тем более – маленький человек не имеет ещё твердых понятий о том, какой образ жизни ему будет полезен. Вот он и ведёт себя не совсем верно. Он кушает, спит и играет чрезмерно много и от того полнеет, хиреет и чувствует себя из рук вон плохо. Другим от того нет вреда вовсе. Конечно же нет. Он только лишь сам, отчего-то, становится все мрачнее и грустнее от всех тех вещей, которые он имеет в изобилии – от всех тех вещей, которые, в нормальных условиях, должны приносить только радость. Ему же они приносят огромную тяжесть, которую мальчик, отчего-то, всё время чувствует. Он устаёт. Очень сильно устаёт от того что и спит, и ест, и играет в игрушки… Да, кстати – игрушки. Он много играет теперь и в компьютерные игры: пока мама дома и в праздничные дни всё ему разрешает – его маленькие коротенькие пухленькие пальчики чуть ли не целый день стучат по экрану смартфона или по джойстику приставки. Не всегда получается выигрывать – ведь малыш ещё только учится многому… Вот и грустно ещё от того, в эти праздничные дни, что совсем не выигрываешь почти никогда… Ещё – от того что компьютерные игры всё одни и те же, и на экране совсем не зима, совсем не Новый год и совсем не Рождество. Совсем другое настроение. Ещё – тяжело и от того что, хоть сами эти игры и делают ему грустно – но он никак не может их бросить. Точно так же как тяжело ему теперь и от тортиков, и от сна, и от всего-всего самого хорошего в жизни ребёнка. Всего этого стало мальчику слишком много. И между тем он не может никак от всего этого отказаться. Ведь мальчику, как и любому на этом свете человеку, хочется радости. А откуда ещё её взять – кроме как из таких благ, что обрадуют твой взор, или мозг, или желудок?.. Он пробует съесть ещё что-нибудь, чтобы ему стало радостно. Съесть, хотя есть уже и не хочется… Но отчего-то ему только становится хуже. Он пробует выспаться подольше – но получает всё тот же результат. Он пробует снова браться за новую приставку… Но ему вдруг внутри становится так плохо, как будто бы он заболел очень сильно. Да кстати – ведь он под Новый год и заболел. Он заболел хорошенько простудой и даже совсем потерял вкус и обоняние на время… Вот было грустно!.. Вокруг куча прекрасных блюд, приготовленных кухарками к праздничному столу, вокруг столько расставленных по дому ароматных хвойных деревьев, венков и гирлянд!.. Не говоря уж про свечки, которые мама всё зажигала и которые всюду горели в сгущающемся вечернем полумраке и распространяли по дому чудесные запахи мандарин, ванили, корицы и имбиря… А мальчик совсем ничего этого не чувствовал – ни вкуса ни ароматов. Ему подарили уйму сладких новогодних подарков и он ел взахлёб конфетки оттуда, пытаясь почувствовать хоть от какой-нибудь вкус… Но всё напрасно. Осталась у него скоро гора блестящих фантиков и ноль хороших впечатлений. Одно расстройство… С тех пор-то, наверное, его настроение и испортилось. Так испортилось, что даже когда обоняние вернулось и мальчик опять начал чувствовать вкус – у него осталось такое ощущение, что он всё равно ни от чего не ощущает радости – словно это ещё одно чувство, потерянное им из-за простуды. Он так же расстроен теперь, как и из-за потраченного впустую содержимого сладких подарков – так из-за всего того великолепия, что сейчас окружает его дома – от чудесных игрушек и украшений, от маминой, внезапно вспыхнувшей нежной любви, которая прибавила ещё и личное её внимание к привычной вседозволенности… От всего того, в чём он никак не может найти никакого для себя счастья. И почему-то теперь мальчик зол на себя. Он ходит по дому и сердится. Все думают что он капризный и вредный… Но он, хотя безусловно теперь таковым и является – капризен и вреден сейчас именно по отношению к самому себе. Он сам от себя требует чувствовать радость – требует хоть чего-то, что его развеселит… Но не понимает того из-за своего слишком маленького возраста. Он не понимает того, что зол на себя – ему кажется, что он зол на других. И он капризничает иногда и топает ножками, требуя что-то новое, но тем злее и расстроеннее ещё он становится, когда и новое требуемое не приносит ему удовольствия.