– Он Джейк.
Энн заглядывает мне в телефон через плечо. Увидев, как я сохранила его контакт, она закатывает глаза.
– Серьезно? Парню с такой внешностью не надо тешить эго.
– Я просто хочу немного с ним развлечься, пока не съеду из квартиры. И потом, он сам так вбил свой номер.
– Если уж выбирать прозвище, то Взгляд Демона-Хаски звучит лучше, – говорит Энн.
– Мне не нравится часть про демона. Может, просто Взгляд Хаски?
Энн хмуро поджимает губы. Потом выхватывает у меня телефон.
– Эй. Ты что делаешь?
Я смотрю, как она меняет имя Джейка с Горячего соседа на Взгляд Хаски. Потом отключает мой телефон, и я не успеваю ничего сделать. Энн отдает его мне и поворачивается к окну.
– Ты посмотри, – говорит она. – Мы летим.
– О! Ничего себе. Ты права.
Я почувствовала, когда самолет взлетел, но была слишком поглощена разговором с Энн, чтобы как-то отреагировать.
– Видишь? Не так все плохо.
Я смотрю на крохотные дома и машины под нами, а потом открываю свой рюкзак под сиденьем передо мной. И достаю папку.
– Что это? – спрашивает Энн.
– Чтиво на следующие несколько часов.
Я открываю папку и показываю пачку писем, которые решила дать прочесть Энн. Ее глаза расширяются, и она берет первый лист в руки.
– Это от Луки?
– Письма, которые он посылал мне в старших классах.
Энн читает первое, хмурится, а потом смеется так громко, что на нас оборачиваются.
– Что ты на это ответила? – спрашивает она. Берет следующее письмо, явно огорчаясь, что это не мое, а очередное от Луки.
– Знаешь, мои он обратно не отсылал, так что тут только его письма. Но я помню все, как будто получила их вчера. И наверное, могу сказать, что написала в ответ.
Глава седьмая. Несчастная слепая женщина
Лука
В чем была фишка Наоми: как бы я ни хамил, в каком бы ужасном настроении я ей ни писал, она всегда отвечала. А я был очень, очень грубым. В течение года после ухода отца я использовал ее как виртуальную грушу для битья. Я никогда не говорил ей о произошедшем, потому что не хотел, чтобы она меня жалела, как все остальные. Если я выговаривался Бену или своей девушке, они предлагали решения, которые никогда не работали, или извинялись, хотя не были ни в чем виноваты. Но когда я выговаривался Наоми в письмах – обычно теми словами, что я хотел бы сказать папе, – она отвечала чем-то в равной степени грубым или возмутительным и часто заставляла меня смеяться.