– Люди могут взбунтоваться…
– Все, кто находятся за стенами столицы сейчас не имеют значения. Так или иначе – они погибнут. Или от армии кагана, или от чего-то другого. Нам необходимо удержать Сомнию и мы удержим еще. За тысячи лет этот город еще ни разу не был взят, и я не войду в историю императором, который его сдал.
– Приказ будет выполнен, Ваше Величество, – сказал Аристарх, встав из-за стола.
Солдаты республики бросили связанного баронета на каменный пол. Антон, почти задыхаясь под мешком, почувствовал нотки ладана, табачного дыма и… Пряного вина?
– Это лишнее, ребята, развяжите его, снимите мешок, – прохрипел неизвестный.
Антона за шиворот подняли с земли и сдернули с головы мешок. В глаза ударил свет от стоявшей на столе лампы. Когда глаза немного обвыклись, парень разглядел сидящего перед собой республиканского офицера – того самого, что приказал взять его живым.
– Прошу простить моих людей, солдаты не особо разбираются в гостеприимстве, – сказал офицер, указав рукой на свободный стул.
– Где я нахожусь? – с опаской спросил Антон, мельком оглядевшись в комнате. – На моем хуторе таких хором не было.
– Садись, Антон, поешь. Навряд ли ты нормально питался в имперской ссылке.
– Откуда ты знаешь мое имя? – удивился баронет, посмотрев на офицера. Сломанный нос, каштановые волосы, шрам у левого уголка рта – его черты лица не были знакомыми.
Офицер пододвинул к Антону тарелку с супом и налил в бокал вина, после чего забил трубку и закурил.
– Не удивительно, что ты меня не знаешь. Мы с твоим отцом познакомились задолго до твоего рождения, – сказал он, выдохнув табачный дым. – Константин Софийский. В прочем, наверное тебе будет понятнее, если я скажу командующий первой республиканской армии. Мы с твоим отцом дружили долгие годы…
– Мой отец не мог дружить с предателем. Он бился с вами под стенами Краноса! – крикнул парень, отпрянув от супа.
– Ага, а еще он оставил мне маленький шрамик на лице рукояткой пистоля и дал бежать, хотя вполне мог прострелить голову, – усмехнулся Константин. – Ты бы все-таки поел. Если бы тебя хотели убить, то не посадили бы в повозку и не приволокли сюда, а сразу бы застрелили на том поле.
Антон с опаской проглотил одну ложку бульона. Поняв, что пища не отравлена, он с невиданной жадностью надорвал батон хлеба и, забыв о всяких приличиях, начал есть.