Вот ему четырнадцать. Он больше не допускал той ошибки. Не открывался. До этого дня. Когда он увидел ЕЁ, слова вырвались сами собой. Смачный плевок в лицо – вот и весь ответ. Ладно хоть не били в этот раз.
Вот двадцать семь. Он настолько сросся с маской, что тот – наивный и любящий Лёшка – уже кажется вымыслом. Сном. Но где-то в глубине, очень хорошо запрятанный, в нём продолжает тлеть уголёк надежды.
Тридцать два. Он встречает её на курсах повышения квалификации. Осторожно прощупывая друг друга, они выясняют, что это всё им одинаково отвратительно. И что у них очень много общего. Очень. Он не повторяет ошибок молодости. Держит язык за зубами. Но уголёк разгорается сильнее.
Тридцать три. Он ждёт её в родильном отделении. Ту Самую. Которую ждал всю жизнь. А сейчас ждёт, когда она принесёт жизнь новую.
Тридцать три. Врач выходит к нему с улыбкой:
– У меня для Вас две новости: хорошая и плохая. С какой начать?
– С хорошей.
– Ваша жена умерла.
Тридцать три. Что-то умерло в нём вместе с ней. От уголька, разгоревшегося было до пламени, не осталось и следа.
Тридцать три. Он бы повесился, если бы Любимая не оставила ему совершенно здоровую дочь.
Тридцать три. Он топит свою боль в алкоголе и наркотиках. Хотя бы на время становится легче.
Тридцать три. По дороге домой он слышит сладкое:
– Эй, красссавчик! Поразвлечься не хочешь?
Он подходит ближе. Присматривается. Возраст окликнувшей его проститутки определить нереально. Где-то между избитыми шестнадцатью и прогнившими шестидесяти шестью.
– Нравлюсь?) – раскрывает она почти беззубый рот и, увидев направление его взгляда, добавляет, – Зато не покарябаю!
– Почему ты? – тихо вопрошает он.
– Что почему я? Почему я готова тебе отсосать за полцены? Да просто нравишься ты мне, красссавчик!
– Почему ты… должна жить… а она нет?
– Ты вообще о чём?
Вместо ответа он бьёт её в лицо. Заваливает на землю. Начинает насиловать. Раздаётся звук списания.
– Урод! – возмущённо выкрикивает жрица любви. – По талону-то дороже будет! И не мне, а государству пойдёт!
– А. У. Меня. И. Нет. Талона. – вбивает он в неё каждое своё слово.
– Дык так ещё ж в два раза дороже!
Вернувшись домой, он плачет. Рыдает. Воет, уткнувшись лицом в подушку. Впервые, за всё время с дня смерти жены. С дня рождения дочери. Впервые он подходит к ней, чтобы взять на руки и крепко прижать к груди. Впервые чувствует, что уголёк всё ещё тлеет внутри.