У охранников есть приказ – сломать взятых в плен советских военных, заставить плакать, молить о пощаде, превратить в животных, измученных и умирающих. Но пленные сопротивлялись, проявляя фантастическое терпение. Упорно, молча, без криков, с непроницаемыми лицами они выполняли каждую безумную команду. Безмолвно стояли под дождем, стискивали зубы под десятками ударов, не просили теплую одежду или кусок лагерного пайка. Такое бессловесное сопротивление с каждым днем все больше выводило из себя эсэсовцев, и новые пытки становились все изощреннее. Сломать, заставить склонить голову перед властью фашистов – вот чего они добивались. И каждый день был чернее предыдущего.
С рассвета до наступления темноты истерзанных голодом и холодом людей гоняли по бетонному пятачку двора кругами, так что забор и вышки с охранниками сливались в серую полосу. Им не разрешали надевать ничего, кроме тонких штанов из грубой ткани. На одного заключенного выдавали кусок засохшего хлеба размером с ладонь – еда на весь день. Крошечный плац засыпали колючим гравием и укладывали на зубья камней раздетых людей, чтобы из многочисленных ссадин потом всю ночь выступала кровь, чтобы сотни порезов сводили с ума, полыхали огнем по всему телу, лишали последних минут отдыха – неглубокого тревожного сна.
Свернувшись в клубок на голом полу, чтобы хоть как-то спастись от пронзительного холода в наспех сколоченном бараке с дырами в стенах вместо окон, лейтенант Александр Канунников мысленно повторял лекции, которые зубрил перед экзаменами в техникуме химического машиностроения. Знания, цифры мирной жизни, как фотографии или кадры кинопленки, помогали сосредоточиться на собственных мыслях, лишь бы не обращать внимания на бесконечный пульс боли в истерзанном теле.
«Массообменные технологии, три».
Солнце спустилось за горизонт, воздух превратился в зябкую сырую массу, окутал замершие тела на земле, будто саван мертвеца.
«Механические, четыре».
Когда блестящие сапоги прошли мимо к воротам блока С, Канунников незаметным движением сжал в руке большой кусок гравия и на несколько секунд прикрыл глаза.
«Диффузионные, пять».
За два месяца заключения он выучил дворик перед бараком до миллиметра. Саша знал каждую щель в стене барака, складку на форме охраны, рисунок сучков на досках, из которых были сделаны вышки. Сейчас его феноменальная память, что когда-то удивляла педагогов техникума, пригодится в деле. У заключенных блока С есть всего пять секунд с момента, как откроется тяжелая дверь перед дежурным офицером и вспыхнут мощные фонари рядом с вышками часовых. В это мгновение немецкие автоматчики наверху будут ослеплены ярким светом и перестанут видеть, что происходит в темном прямоугольнике крошечного плаца.