– Очень прошу, помогите! Только вы способны мне помочь! Я отдам все, что у меня есть. Я сделаю все, что вы прикажете, – эмоционально просит она, а по лицу ее градом текут слезы.
Я, в свою очередь, понимаю, что еще немного, и мой мозг отключится. Пытаюсь не навредить ей, и заодно вырвать свою ногу из ее рук, но она не замечает моих попыток, и продолжает тихо говорить, крепко уцепившись в меня.
– Он просто ребенок… и у них уже нечего есть… Прошу вас, они там долго не продержатся!
– Объясни, что происходит! – уже не выдержал Комбат.
– Да, объяснись, – вторит ему группа поддержки.
А я сам не понимаю, что происходит, и кто эта женщина.
– Я не знаю, кто она, и в первый раз ее вижу.
– Пипец… – начинает истерично смеяться Федя. – Там, где появляется Варг, начинается хаос.
– Да причем здесь Жанна? – морщится Комбат, и грозно смотрит на меня. – Я спрашиваю, что за тревогу ты поднял?
– А?! – доходит до меня. – Помогите мне вырваться из ее цепких рук, и я все расскажу подробно.
– Жанна, прекрати! – требует Комбат.
– Нет! Вы не хотите мне помочь, а он поможет! – вот так заявка.
Если бы еще понять, что она хочет от меня. Я уже был даже готов откупиться, лишь бы она отстала от меня. Она что-то бормочет про какого-то ребенка и еду.
– Держи! И отпусти, наконец-то, мою ногу, – протягиваю ей гору серых коробок из инвентаря.
Она поднимает голову на меня, и с непонимающим видом смотрит на коробки с едой.
Да что опять с этой бабой?! Что теперь не так?
– Еда нужна не мне, а моему сыну. Он сейчас с отцом и другими выжившими, не может добраться сюда. У них совсем не осталось еды. Они умирают… хнык… – ее всхлипы и умоляющие глаза не давали мне возможности оттолкнуть ее силой.
– Комбат?! – перевожу взгляд на того, кто может мне объяснить, что за дурдом здесь происходит.
– Семья Жанны сейчас находится в получасе ходьбы, но до них еще очередь не дошла. Там просто есть один опасный участок, который бойцы без потерь не возьмут. Мы о них узнали на днях, и планируем только через несколько дней выдвинуться туда. Два раза пытались прорваться, но путь нам преграждали арахниды, так что пришлось отступить, – быстро рассказывает Комбат, нервно потирая виски.
Теперь я начинаю понимать, что происходит. Мать переживает за свое дитя, поэтому пытается сделать все, что только в ее силах. Жаль мне ее? Не знаю. Наверное, нет. Однако, я ее хорошо понимаю. Мне тоже в жизни часто отказывали в помощи. Она мне напомнила одну женщину, которой я был должен. Когда мне было лет десять, я тяжело заболел и попал в больницу. Лечение оказалось недешевым, бабуля выгребла все деньги, которых, конечно же, не хватило. Тогда она пошла по знакомым и, практически, везде получала отказ. А там, где давали, это была смехотворная сумма. Помню тот день… Я, кажется, подыхал, так плохо мне было, даже говорить не было сил. Она умоляла лечащего врача сделать хоть что-нибудь. А тот, в свою очередь, слишком часто видел такое, и уже привык не обращать внимания на просьбы родных. Я его понимаю, в некотором роде. Всем не поможешь. Тогда я увидел слезы своей бабули, которая рыдала, стоя надо мной. Вдруг к ней подошла незнакомая нам женщина, у которой тоже здесь лежал больной сын. Она протянула ей три купюры, которых хватило, чтобы вытянуть меня. Бабуля у меня была гордая, но тогда она забыла о своей гордости, и приняла деньги. Вернуть ей эти деньги мы не могли, о чем она и сказала женщине, на что она ответила – «Не должны дети умирать». А когда бабуля спросила ее, почему она дает деньги совершенно чужому ей человеку? Женщина ответила – «Потому-что могу».