Последним из известных мне достижений старосты был призыв вовсе отказаться от любой еды и питаться энергией солнца. Сам староста уже много лет ничего не ел и не пил, сидел в одной долгой медитации, а весь совет экопоселения, кроме него, состоял из собак, кошек и крыс. Животных, и особенно крыс, убивать и употреблять в пищу строжайше запретили еще весной. Они расплодились в диком количестве и в поисках еды охотились на одиноких детей и стариков.
Такая вот обстановка была в городе в тот вечер, когда я покинула свою холодную квартирку и вышла под промозглый ливень. Потоки холодной воды с неба несколько приглушили вонь от выгребных ям и гарь от костров, которые люди разжигали повсеместно для того, чтобы тайком приготовить себе еду (естественно, большинство нормальных людей так и остались грешниками-мясоедами и потребителями прочей запрещенной пищи; только все это ушло в глубокое подполье). Деревьев во дворе и во всем городе сильно поубавилось – несмотря на строжайший запрет, их постепенно рубили на костры.
Комендантский час еще не начался, однако на улицах уже появились полицейские патрули. Они ездили по трое-четверо, на приземистых пластмассовых ходунках-толокарах. Спрятавшись за угол, я пропустила один такой патруль. После того, как полицейские, чертыхаясь и неуклюже отталкиваясь от асфальта грязными ботинками, укатили в сторону проспекта, появился другой патруль. С десяток мрачных солдат в наглухо закрытых костюмах химической защиты шли цепью, проверяя металлоискателями остатки железа во дворах. Позади них шли трое с автоматами наперевес. Они открывали огонь на поражение при малейшем подозрении, что кто-то еще прячет у себя запрещенный металл.
Я убежала от страшных искателей железа вниз по проспекту. Поперек каждого перекрестка были протянуты транспаранты с призывами вернуться к естеству, охранять животных, есть сырую пищу и питаться от солнца, отказаться от лекарств. Из разграбленного, зияющего пустыми глазницами темных витрин супермаркета «Столешный» вылетела целая армия тощих ворон. На моих глазах огромные стаи голодных собак вступали в сражения с полчищами обнаглевших крыс. Немногочисленные прохожие, худые, оборванные и запуганные, в страхе обходили места этих сражений стороной.
Я вспомнила, что работники «Столешного» во все времена славились своим особенным, характерным только для этого магазина хамством. Они хамили посетителям не просто так, на ходу или от несчастной жизни, а расчетливо, с подготовкой, выбирая наиболее меткие слова и выражения, с яркой, неугасимой ненавистью в глазах. Испортить посетителю настроение было главной задачей их жизни и деятельности, за это они, как я думаю, даже получали премии. По всей видимости, в «Столешном» еще с восьмидесятых годов проводились специальные тренинги по хамству, а персонал имел на рабочем месте особые тетради с записью различных манер поведения, отторгающих людей от магазина любым доступным и недоступным способом. Причем люди продолжали туда ходить, так как больше магазинов в округе не было, и этот факт доставлял продавцам дополнительную радость. Так дворовый хулиган замирает от счастья, когда, сидя на крыше, видит внизу знакомую голову, оплеванную им на прошлой неделе. В «Столешном» для обхамленного посетителя в следующий раз был наготове новый способ обмакивания его в моральные помои, поскольку к прежним методам хамства человек уже к тому времени привыкал, и со временем этот факт непрерывных гадостей даже начинал доставлять отдельным покупателям некое сатанинское, мазохистское удовольствие.