И когда случилось то, что случилось, Годрик начал вопить посреди двора, что проклятому не место среди людей. Пусть, мол, признается в том, что сотворил, покается и сдохнет наконец. И у Годрика нашлись сторонники – зря он, что ли, лил им в уши всякую гадость?
В ту ночь и сам Эдрик еле спасся – потому что этот гадёныш задумал ни много ни мало извести и его тоже. Потому что фамильный дух не согласился поддержать Годрика против старшего, Вильгельма, а Годрик-то тоже неплохой маг, вырастили и выучили на свою голову, называется. И знает, как уничтожить такого духа, каким является Эдрик, и каким прожил уже намного больше, чем человеком. Поэтому пришлось убегать – в ночи, будто вору какому-то, вместе с Хьюго, с беднягой Хьюго.
Убежище было, оно принадлежало семье так давно, что о том благополучно забыли. А если бы вспомнили, то – оно находилось так близко к Туманному лесу, что в нём никто никогда не желал жить.
Хьюго тоже не желал, что уж. Он как понял, что с ним происходит, то сказал, что сложится в первом попавшемся походе против нежити. И совершенно не собирался отправляться в этот замок, и оставаться в нём, и вообще хоть что-то делать для того, чтобы жить дальше и служить дальше великому имени графов Мерсийских. И только столкнувшись с предательством подлого Годрика, согласился, что это нельзя так оставлять. И согласился жить ему назло – ну, сколько успеет.
Правда, замок оказался в полном запустении, но – ничего, всё как-нибудь образуется, думал Эдрик, глядя на едва живого Хьюго, которого привез на спине его верного Каэдвалара. Непременно образуется, главное – дотянуть до ночи Черной луны и убедить потомка сделать всё, что положено делать таким, как он.
И тогда предатели получат по заслугам, а древнее имя очистится от скверны и позора. И он, Эдрик, ещё увидит этот день, непременно увидит.
Я проснулась неизвестно где и неизвестно когда. Всё тело болело, а открывшиеся глаза не получили никакой информации о том, где я есть.
Какие-то непонятные серые каменные стены и серый же потолок. Я накрыта каким-то колючим шерстяным одеялом. И спала прямо в куртке, штанах, и ботинках, как была одета – так и спала. И наверное, где-то есть мой рюкзак.
А рядом со мной – спина. Загораживающая от меня всё остальное. Мощная такая спина, широкая и тёплая. Обтянутая льняной рубахой. И довольно шумно сопящая, хорошо, не в меня.