Мне пришлось объяснить Леве, что я собрал такой мощный передающий каскад, из старых радиоприемников, что могу, наверное, прослушивать эфир даже прошлого века. Он сказал, что слышал о таком, но никогда на практике не сталкивался. Потом я спросил, далеко ли батя, и можно мне с ними перекинуться парой слов.
Оказалось, что мой отец слушал наш с Левой разговор и был уже в курсе происходящего. Я поздоровался, спросил, как он там, за порогом жизни, себя чувствует. Он ответил, что все хорошо, и он рад меня услышать – первого живого человека, а так он общался только с умершими.
Я рассказал ему, что происходило со мной после его смерти, что сейчас я живу в его доме, забочусь о доме и огороде и все у меня нормально. Лодка, на которой мы с ним рыбачили на пруду, тоже стоит во дворе и мотор от нее все так же стоит в мастерской. Потом я узнал у отца, из чего сделал фундамент в бане, так как, по-моему, он начал разрушаться.
Он меня успокоил, потому что фундамент был залит раствором, который был приготовлен на Визовском заводе, а отвалиться мог лишь тонкий слой штуратурки, которым был покрыт этот фундамент.
Под конец я спросил у них, говорят ли они с моим дедом, мамой, или с моим старшим братом, теткой Александрой и остальными, умершими членами нашей когда-то большой семьи. На этот вопрос мне ответил Лева – он сказал, что собрать всех он просто не может, но согласен передать привет от меня всем.
На этом мы с ним попрощались – я выключил всю аппаратуру, взял пачку сигарет и пошел осмыслить этот факт, что я только что побеседовал с моим братом и отцом, которые давным-давно умерли, но голоса их по-прежнему находиться в эфире. Мне надо было привыкнуть к этой мысли, что души живы и готовы ка общению, как с умершими, так и находящими в полном здравии людьми. Это было невероятно, и мне казалось, что это на самом деле сон, и если я проснусь, то все пропадет, а это было жалко…
В густом сосновом лесу, где кроме одноэтажных на четыре квартиры домов, куда переселилась моя очередная жена, стояло несколько двухэтажных бараков. Они стояли здесь несколько десятков лет. Сделаны они были очень основательно – из толстых сосновых бревен, обшитых сверху досками. За этими зданиями следила одна почтенная и суровая старуха, которой было девяносто лет. Несмотря на столь почтенный возраст, она чувствовала себя отлично, и я сам наблюдал зимой, как она лихо рубит топором дрова. Дом, в который я поселился с новой женой, стоял напротив одного из этих бараков, и мне отлично было видно, что, во-первых, там никто не живет, а во-вторых, как хозяйничает эта старушка.