Весь этот процесс, с омовением ног, верёвкой на шее, босыми ступнями и молитвами был рассчитан только на прихожан нечестивцев, а на братство, которое замерло со страдальческими лицами на возвышении, будучи так же, кто оборотнем, кто вампиром, кто ведьмачеем, а кто и магами – не важно светлым или тёмным – не распространялось, ибо священнослужители, кто входил в братство считались очистившимися от скверны и избранными самими Небесами. По законам Великой Церкви они не носили в себе зла и гнилой крови.
В огромном зале собора люди, верующие и нет, тесно прижимаясь к друг другу, с трудом дышали, обливались потом, но оставались на своих местах. Одни с благоговением вслушивались в громкий голос верховного архиепископа Кирилла, стоявшего у огромного алтаря, бубнили себе под нос молитву, вторили его словам, подымали очи к разрисованному потолку с витражными окнами – последнее относилось к простому люду – тем единицам истинных, кто рождался без грязной крови. А кто-то наоборот всё время опускал голову, пристыженный грехом и тем, что носил в себе нечистоту, но неизменно втыкался лбом в стоявшего перед ним соседа. Но все прихожане делали всё возможное, чтобы братство, следившее острым оком за ними, не смогло отличить не верующего от верующего. Ибо не верить в Византии было запрещено.
Одетый ещё более помпезно и богато, чем всё братство вместе взятое верховный епископ Кирилл зачитывал заученный до зубовного скрежета текст из Нового Евангилие, возносил очи к огромному золотому кресту, на котором был распят Иисус Христос, крестился и вновь втыкался в большую книгу взглядом, которую держали четыре прислужника, опустив смиренно в пол очи. Пятый стоял рядом с ними перекидывая листы – самого из древнейших писаний. По словам всё тех же церковников этому писанию было более пяти тысяч лет.
В тесной толпе прихожан стоял и Антоний Мусульиос. Стоял среди других таких же безрадостных воинов, носителей священного Жёлтого Истинного Креста, с толстой верёвкой на шее, босиком на холодном полу. Пол был так же разрисован дивными узорами, как и потолок, в середине огромной залы была выложена мозаика, всё это создано было руками человека ещё тысячу лет назад – кто-то говорил что рабами, а кто-то уверял, что византийскими мастерами-монахами.
Антоний усиленно делал вид, что внимательно слушает верховного архиепископа. Прикрыв глаза и опустив голову, ткнувшись в плечо впереди стоявшего товарища, он сражался со сном. С каждым словом Кирилла его веки тяжелели. Сон отягощал его сознание не оттого, что Антоний искренне не верил в Единого Бога и не потому, что пытался это скрыть, а потому что он вторую ночь был без сна. И после трудового дня выдержать четыре часа в Соборе, слушая литургию и стоя на одном месте оказалось для него тяжёлым занятием. Не упасть замертво помогали всё те же товарищи, что стояли рядом, приткнувшись тесно к нему в той же попытке не уснуть.