:
Сначала умер он; ей не понравилось
Жить без него, и в свой черед преставилась
[31].
Несмотря на всю важность такой информации, явный вывод о том, что горе может сократить жизнь, как оказалось, не особо вдохновил людей на его масштабное социальное переосмысление. Процесс скорби у пациентов и отношение врачей к нему, похоже, практически не изменились. Прошло не так много времени с середины XX века, когда людям Великого поколения[32] предписывалось сдерживать эмоциональные переживания и слова о горе и утрате в значительной степени подавлялись. Даже после появления понятий патологической скорби Фрейда и патологического горя Линдеманна большинство ученых – и культурное мышление в целом – по-прежнему считали горе обычным синонимом печали, не поддающимся лечению, – состоянием, которое нужно просто пережить, причем обычно в одиночку.
Но в 1990-х годах социолог Холли Пригерсон, опираясь на Фрейда и Линдеманна (и в некоторой степени на британского психоаналитика Джона Боулби с его «теорией привязанности»[33]), предположила, что определенный тип горя действительно может оказаться патологическим и не все и не всегда могут с ним справиться.
Получив кандидатскую степень по социологии в Стэнфорде, Пригерсон поступила в постдокторантуру в Западный научно-медицинский психиатрический институт в Питтсбурге. На еженедельных встречах психиатры и исследователи обсуждали реакцию некоторых пациентов, переживших тяжелую утрату, на обычные методы лечения депрессии – например, психотерапию и прием антидепрессантов. Даже когда депрессия отступала, «симптомы горя» у них, как ни странно, не проходили. Пригерсон пришла к выводу, что такое горе является чем-то большим, нежели простая печаль, и отличается от депрессии.
На одной из своих еженедельных встреч[34] с психиатрами и руководителем лаборатории Пригерсон подняла этот вопрос: депрессия уходила, а горе – нет. Позднее она и три ее соавтора отмечали в статье в журнале Annual Review of Clinical Psychology, что присутствовавшие психиатры по большому счету проигнорировали ее сообщение; по ее словам, они настаивали на том, что «высокий уровень горя пациентов не вызывает озабоченности у психиатров», поскольку «он не указывает на какую-либо тревожную реакцию на тяжелую утрату».
По сути, доминировала идея