Именно поэтому ночное дежурство он оставил за Верой. Он не сомневался, что жена, вытянувшая его из тяжелой болезни, справится. Николаю же требовалось время, чтобы успокоиться и подумать. Утром он пришел в медицинский кабинет собранным и готовым к полноценной работе.
Гарик очнулся ближе к полудню. Сначала, конечно, не соображал, что происходит, взгляд оставался мутным, вопросы, обращенные к нему, он то ли не понимал, то ли вообще не слышал. Николай не спешил. Он не знал, что именно ввели Гарику и в какой дозе, – пока он предпочитал верить, что наркотик не был принят добровольно, – но он сразу мог сказать, что это были не «милые студенческие забавы». После такого бессмысленно ожидать, что человек мгновенно придет в себя. Мозг не пострадал – уже спасибо! Поэтому вопросы Николай отложил, он сделал Гарику укол и поставил новую капельницу.
Разговор стал возможным лишь через два часа. К этому моменту Гарик, бледный, осунувшийся, с заметными темными кругами под глазами, подняться с постели еще не мог, но явно разобрался, что к чему. Николай за часы ожидания тоже кое-что понял: у него не получится вести допрос так же, как он сделал бы это в случае с обычным пациентом. Не получится и все, хотя так было бы правильней.
Никакой профессионализм не позволяет пинком отправить собственную душу в дальний угол до лучших времен. Николай начал работать с Гариком, когда тому не было и двадцати. Он знал его – в лучшем и худшем проявлении. Он просто не мог отменить эти годы… да и не хотел.
Поэтому он отказался от правильного, по протоколу, метода ведения беседы еще до того, как эта беседа началась. Он придвинул стул ближе к кровати, уселся так, чтобы их лица во время разговора были на одном уровне. Правда, Гарик подобному подходу не обрадовался, он пялился в окно с таким вниманием, будто именно там сейчас решались судьбы Вселенной.
– Посмотри на меня, – велел Николай.
Гарик подчинился, пусть и неохотно. Форсов никогда не заявлял, что ученики должны выполнять его указания беспрекословно, порой они спорили с ним, порой чуть ли не подальше посылали. Но каждый из них умел чувствовать момент, когда отказывать нельзя. Для Гарика этот момент наступил прямо сейчас.
После недолгой паузы он все-таки перевел взгляд на учителя. Глаза по-прежнему оставались воспаленными, покрасневшими, чуть заметно слезящимися – но это было последствие отравления. Для Николая куда важнее оказалось то, что зрачки нормально реагировали на свет, да и взгляд стал осмысленным.