Она вспоминала первые месяцы их почти безупречных отношений – лёгких, естественных, наполненных тёплым спокойствием. Они уже стали близки, но всё ещё продолжали открывать друг друга, с интересом и без спешки. Забота проявлялась в каждом жесте, в привычных мелочах. Тогда ей казалось, что именно в этом и заключается зрелость любви после сорока: не просто чувство, а глубокая, осмысленная связь, когда два человека не просто вместе, а по-настоящему едины.
Воспоминания о тех днях возвращались неожиданно, всплывали в самых простых моментах – когда она мыла пол, поправляла дверную ручку или проходила босиком по аккуратно уложенному кафелю. Тогда ремонт казался чем-то уютным, почти семейным. Роман без лишних разговоров привёз всё, чего не хватило после наёмных рабочих: плинтуса, фурнитуру, пару коробок кафеля. Оставил у стены, закатал рукава и сразу принялся за дело, словно это было само собой разумеющимся. Его уверенность не оставляла сомнений – он делал это так, будто ремонтировал не чужую квартиру, а свой собственный дом.
София тогда смеялась, наблюдая за ним, и, скрестив руки на груди, с иронией спрашивала, не скрывается ли за всем этим продуманный план – приучить её к себе, а потом заявить, что теперь он здесь хозяин.
Соня улыбнулась воспоминанию. Они тогда включили музыку из молодости, ту самую, что играла когда-то на кассетниках и в старых клубах. Перекрикивали песни, спорили, кто лучше помнит тексты, смеялись. Роман, вечно уверенный в своей правоте, упрямо доказывал, что именно этот альбом вышел в таком-то году, а Соня с азартом ему возражала. Это было по-доброму, легко.
А потом он, запылённый, с закатанными рукавами, весь в следах ремонта, вдруг остановился, вытер ладонью лоб и неожиданно протянул к ней руку. Медленный танец, прямо посреди ещё недоделанной комнаты, среди инструментов и строительного мусора. Он держал её крепко, чуть рассеянно улыбаясь, покачивал из стороны в сторону, напевая мелодию ей в ухо. Это было так просто, но почему-то до мурашек.
А дальше… дальше был страстный, безумный секс, а потом совместный душ.
София вздохнула. Куда всё это исчезло? Где тот Рома, который мог вот так внезапно схватить её за талию и закружить в танце? Всего год, а нас не узнать! Почему вместо него остался другой – молчаливый, раздражённый, бесконечно уставший? Или это не он изменился, а она?