Баню топят до такой жары, что случается баня от такого пылу сгорает. А поэтому баню, по обыкновению людского размышления, ставили поодаль от жилой избы и скотного двора. Как водится, стояла она на задах, т. е. позади всех придомовых построек. Если в деревне протекала речушка, то бани ставили возле нее, чтоб легче было воду натаскивать. Если речки не было, то возле бани копали колодец для сбора воды, потому как воду натаскивали в баню ведрами и вручную. Количество ведер, измерялось емкостями. Под горячую и холодную воду. Когда мылись, воды не жалели, а потому натаскивали воды много. А если не тратили всю воду в день мытья, то ее обратно сливали в ведра и вытаскивали из бани. Особенно в холодное время года. Чтоб вода, замерзая, не разрывала емкости, в которых она находилась. Ну, а уж если воды оставалось совсем много, и выплескивать ее было жалко, то вынужденно протапливали баню в иной, не банный день. Так и говорили: « Сегодня день не банный, до жары топить не надо, что только прокурить, дабы вода не замерзла».
В общем, топка бани – дело хлопотное. Поэтому, если уж баню натопили, да воды вдоволь натаскали, то нужно бы помыться всем членам семьи. А если вода останется, то соседей пригласить посетить баню. В народе такое приглашение считалось хорошим и добрым делом, потрудится и баню натопить, чтоб не только самим вымыться, но еще и дать возможность чужим людям искупаться. Особенно хорошо было приглашать помыться стариков, так как они сами для себя, топить баню уж не в силах. Старики очень ценили проявление такой заботы о них и неустанно молились за того человека, в чьей бане они заново нарождаются. Именно так, про мытье в бане и говорили: «Помылся, как сызнова, народился!», сызнова, т.е. заново.
Вот как-то раз, гостили мы с супругой, у ее бабушки с дедушкой, в деревне. Приехали мы туда поздно вечером, в пятницу. А на завтра, значит, суббота была, и как повелось в их семье – банный день. Жена вечером долго с бабушкой секретничали. Я с дороги, поел, да и спать лег. С утра я проснулся ранехонько, жена еще спала, бабушка Клавдия уж пироги стряпала, а дед Леша возле дома все что-то молотком стучал. Надо сказать, что сам я – парень городской, и кроме как к бабушке и дедушке жены, в деревню раньше никогда не ездил. Вот даже в дикой молодости не приходилось посещать столь дивного места. А место это было действительно дивное. По одному краю деревни протекала речка, небольшая, но полноводная такая, суетливая. Речка называлась Холодная. Все потому, что Тимрязановка – так называлась деревня, как-бы пряталась в лывинке , которую со всех сторон окружал древний сосновый бор. Вековые сосны росли густо, ровно, как по военной выправке. Своими могучими кронами, они создавали тень, почти на всем пути течения реки. Поэтому вода в ней не прогревалась солнцем, оставалась всегда холодной. Лесной массив был дивный, богатый. Он по всей окружности деревни стоял на виду, на возвышенности, а потому казался очень глубоким и таинственным. Впрочем, таким он и был. Ведь ближайшая деревня, мордовская, находилась километров за двенадцать от Тимрязановки, а город и того дальше, километров за семьдесят. Кстати именно в этом городе мы с женой и жили и трудились. В соседней, той самой мордовской деревне, находились больница и аптека, школа и садик, пожарная и полиция, дом культуры и сетевые магазины, железнодорожный вокзал и таксопарк, в общем, вся необходимая для человека инфраструктура. Ну а здесь, в Темрязановке… здесь работали: фельдшерско-акушерский пункт, в котором лечила всех одна медсестра; почтамт, с двумя служащими; магазин, в котором трудились две продавщицы посменно. А еще, участковый, который крайне редко «пролетал» на старом, затырканном дорогами, уазике. Также здесь имелся свой маленький сельский дом культуры – клуб, который я не раз не видел открытым. Еще, прямо возле речки, стоял большой деревянный дом с мансардой. Мне сказали, что это баня местного барина Стеклова. Но что-то мне подсказывает, что меня обманули, так сказать подшутили надо мной. По тому как, поверить в то, что в деревне жил барин, я не мог. Да и знал я, что местные люди очень уж талантливы в том, чтобы приляпывать чуть ли не каждому человеку свое прозвище. Правду сказать, каждое приляпанное прозвище непременно было оправдано какой-нибудь толковой историей. Хотя, бывало такое, что история забывалась, а прозвище крепко прирастало к его носителю и ко всем его родственникам. Наверное, именно таким образом, когда-то давным-давно и были придуманы фамилии. В общем, думается мне, что и с барином, та же история.